сближаться, и впоследствии, возможно через год, мы достигнем той точки отношений, на которой в прошлом мире они оборвались. Да, так и будет. Я сделаю всё, как было в прошлой реальности. Сначала Мирай, потом Адам, а после налажу учебу. Осталось только заснуть, проснуться – и убедиться в том, что этот день был наяву. Тогда я возблагодарю Господа за то, что Он помог мне выбраться из глубин уныния. Ведь это возможность. Возможность всё наладить».

Глава пятая

Во все тяжкие

Смутное сновидение пришло ко мне той ночью. В маленькой комнате, при ярком лунном свете, раздавался едва слышный плач. «Папа, как же сложно без тебя-а…» – произнес робкий, дрожащий голос. Его хозяйка, девушка, давилась слезами. Какая девушка? Неизвестно. Сон – как будто кусочек из тех воспоминаний, что приходили пару раз на дню: мало что понятно, но почему-то явление это отдавалось очевидным звоночком – мой разум пытается донести нечто важное. Но что конкретно и какой степени важности – не ясно. Как будто множество деталей картины рассыпались и перемешались; и чтобы узнать, что вообще происходит в этой реальности, мне предстоит собрать всё воедино.

Я пробудился и ощутил невыносимую боль по всему телу. На часах было четыре тридцать семь утра. Я дышал учащенно, точно после кошмара. И стоило мне дотронуться до своего лица, как всё стало еще непонятнее. По щекам внезапно заструились слезы.

– Что это?.. – мямлил я с каким-то недоверием, думая, что брежу. – Почему я плачу?.. Что это был за сон? Кто там был?

На все эти вопросы ответа не последовало. И враз вдарило мне в голову: всё взаправду. Я действительно не сплю, наяву ощущаю всё прямо сейчас. Слезы – настоящие, переживания – тоже. И именно поэтому я больше не сомкнул глаз, просидев в полудреме до восьми утра, когда за окном всходило солнце. Обычно родители к этому времени только пробуждались, а я, в прежнем мире, спокойно отсыпался до десяти. Однако сейчас ни о каком покое и речи не шло. Внимание мое полностью было сосредоточено на какой-то радости и вместе с тем трепетном страхе, овладевшими сердцем. Радость – за то, что этот мир существует по-настоящему. Что он не плод моего больного воображения. И что Мирай теперь тоже реальна и у меня всё еще есть шансы. Страх – за эти диковинные видения, подчас вспыхивающие в сознании. Видения, которые как бы пытались сообщить о чем-то, но я не понимал. Но не зря же они есть. И почему они сопровождаются всегда головными болями или, как накануне, пробуждением в холодном поту? Они определенно значимы. Очень сильно значимы.

К сожалению, доступ к пониманию всё еще был для меня закрыт, поэтому я не нашел ничего лучше, как временно принять эти видения как должное, и пошел в ванную умываться.

Утро в целом прошло без происшествий и излишних изумлений. Мать и отец продолжали гостить у меня; когда они уедут – по-прежнему было неизвестно. После завтрака вспомнил, что я встречаю Мирай после уроков возле ее школы – старшей школы Нэрвайнд, располагавшейся в центральном районе. Последний урок заканчивался в три часа тридцать пять минут, поэтому времени у меня было целый вагон и маленькая тележка. И я не стал для себя ничего усложнять и просто пошел бродить по улицам. В конце концов, у меня еще было неразрешенное дело, – может, получится поговорить с Адамом.

Я не знал, где его искать, и черт бы ногу сломал, попытавшись ринуться на поиски, да мои ноги неутомимо несли меня по заснеженным улицам города. Снежинки сияли солнечным отблеском, буйно кружась в нежном вихре, заметая всё вокруг. Ветер дышал утренней прохладой, убаюкивая сонные разумы своей заунывной, еле слышимой песней. Хрустел под обувью белый шероховатый палас, который, впрочем, уже давно был нечист. Я шел, не зная куда, влекомый чем-то скрытым от глаз и людских ощущений. То и дело встречал прохожих с угрюмыми и, как ни странно, усталыми взглядами. Однако сам я почему-то казался счастливейшим человеком на земле, преисполненным дикарской энергией, с небывалой уверенностью делавшим каждый свой шаг к чему-то невыразимо особенному, и потому ощущал себя посторонним в этом январском городе.

С одной стороны, я был просто сбит с ног новым миром, в сущности не так сильно отличавшимся от прежнего, и мой энтузиазм в бесцельной прогулке вполне мог объясняться просто непомерным любопытством. С другой же – у меня все-таки имелись определенные цели, которые так или этак, но я обязан был выполнить! Это данный самому себе ультиматум, которому хотелось покорно следовать. Что я и делал. В голове, как и прежде, бурлила сплошная неразборчивая мешанина, и, как бы ветер ни пытался выдуть из меня всю лишнюю тяжесть, с каждой секундой в этот коктейль вводились новые детали. И нельзя было отмахнуться. Клещом вцепилась процессия нескладных мыслей, и, к счастью, она никак не влияла на мои движения, а посему я ни на миг не прекращал идти.

Преодолев таким образом миль пять, ноги привели меня на улицу, где находилось то самое котокафе, в котором я когда-то работал. Пока намеренно медленно проходил мимо него, взгляд мой сквозь стекло пробежал по интерьеру, и тут же всё мое существо захватил один непримечательный клиент. Он был неприметным для всех, кроме меня. Я узнал в нем Адама.

Старый друг мой стоял у кассы и, по всей видимости, заказывал сеанс. Я не мог упустить такую потрясающую возможность и шустро нырнул в помещение. Оно тотчас одарило теплом и едва уловимым чувством домашнего уюта.

Адам поначалу не заметил меня. Я преспокойно подошел к стойке и протянул купюру в двадцать долларов кассиру. Адам удивился и, как мне показалось, чуток ощетинился.

– Ты что тут делаешь? – спросил он, насупившись.

– Надо поговорить. Наедине.

– А если я не хочу? Нет, я не буду…

– Пожалуйста, – попросил я с жалостью, но вместе с тем с упорством в голосе. – Это важно.

Он поскрежетал зубами, поводил глазами то на мое так ненавистное им лицо, то на заманчивые купюры, кричащие о выгодном предложении, и в итоге ответил:

– Ладно, бог с тобой. Всё равно на десять минут заскочил.

Не теряя агрессии, однако пытаясь ее прикрыть, он продефилировал в «комнату наслаждения». Получив одобрение от кассира, я прошел следом.

Мы уселись на паре мягких пуфов, что хорошо контрастировали своим зеленоватым оттенком с малиновым полом. С четырех сторон нас обрамляли светлые стены, на которых в свете слепящих ламп золотились портреты милых и уникальных котов. Как полная противоположность такой яркости, Адам уставился на меня злющим волком, с обидой, будто на предателя. Мое лицо не источало ни капли неприязни – скорее недопонимание.

В атмосфере животной прелести витало напряженное молчание, и, обождав некоторое время, Адам прервал его.

– Чего тебе надо? – процедил он сердито.

– Чего мне надо? – тут же