солнцем лугу, она в первую очередь ощущала не приятную лёгкость ткани, а летнее буйство разнотравья, цветение и созревание, почти слышимую песнь торжествующей природы – и магии.

Казалось, магия примешивается к аромату цветов, вплетается в жужжание пчёл и пение птиц, так и ластится к рукам – ну же, бери! Не надо никаких блюд, зеркал, свечей и прочих глупых людских приспособлений – вдыхай волшебство полной грудью, слушай чужую песню и пой свою, и неведомые силы обовьют тебя, поделятся с тобой…

…Или заберут тебя.

Альма не знала, что с ней происходило, и отчаянно старалась забыть то, с чем ей довелось соприкоснуться. Или хотя бы отвлечься, не думать о нём.

Безуспешно.

* * *

– Мой друг, не кажется ли вам, что ваша племянница в последнее время сделалась печальней обычного? – спросила госпожа Эшлинг так тихо, что шуршание гравия садовой дорожки, по которой прогуливались супруги, почти заглушило её слова.

– Альмагия? – удивился капитан Эшлинг своим обычным тоном; но затем, догадавшись, что жена хотела оставить беседу приватной, совладал с громкостью голоса. – По правде говоря, не заметил. Хотя теперь, когда вы об этом заговорили…

В извинение капитану Эшлингу можно сказать, что он не столько утратил морскую зоркость в безмятежном бытии «Тёмных Тисов», сколько сосредоточил всё внимание на госпоже Эшлинг – возлюбленная супруга стала для него центром мира.

Сама же госпожа Эшлинг отнюдь не утратила ни внимательности, ни проницательности. И пусть изрядную долю её наблюдений и помыслов занимали капитан Эшлинг и милый Джорри, она не собиралась упускать из виду ничего происходившего в её доме. Ей даже не обязательно было покидать пределы гостиной: госпожа Эшлинг сидела в сердце «Тёмных Тисов», а со всех сторон к ней стекалась информация, слуги были её глазами и ушами.

Госпожа Эшлинг была наслышана о причудах покойного хозяина «Тёмных Тисов» – отца Альмагии Эшлинг. И поначалу вовсе не видела проблемы в том, что дочь пошла по стопам отца, заинтересовалась магией. В конце концов, магия была модным и прогрессивным увлечением. И пусть не каждый согласился бы с тем, что подобное увлечение полезно для юной девушки, госпожа Эшлинг смотрела на вещи шире и не собиралась ограничивать Альмагию Эшлинг в способах проведения досуга…

…до тех пор, пока это никому не вредило: ни репутации семейства Эшлингов, ни самой Альмагии Эшлинг. Ни Джорри.

От внимания госпожи Эшлинг не укрылось и то, что её ненаглядный сын вслед за Альмагией Эшлинг – уж не под её ли влиянием? – проявил интерес к магии. С одной стороны, после некоторых его предыдущих интересов этот был безобидным и, возможно, даже полезным. С другой стороны, госпожа Эшлинг ощутила лёгкий укол беспокойства. Да, магия давно завоевала блестящие позиции в обществе, сам король держал придворного мага – это что-то да значило! Но из всех известных госпоже Эшлинг людей всерьёз увлекался магией лишь покойный господин Эшлинг, и поговаривали, именно из-за неё он умер раньше, чем мог бы.

К тому же магия была заповедным таинством, которое Альмагия Эшлинг и Джорри могли бы разделить на двоих, оставив всех остальных – в том числе госпожу Эшлинг! – за пределами, без шанса проникнуть внутрь. Это уж совсем никуда не годилось.

С неудовольствием госпожа Эшлинг узнала и о переписке Альмагии Эшлинг – вдвойне насторожившись из-за того, что переписка держалась в секрете, как нечто постыдное. При помощи изо всех сил старавшегося ей угодить лакея Никса госпожа Эшлинг узнала, что письма Альмагии Эшлинг неизменно адресовались редакции «Вестника Волшебства». Что ж, это объясняло напущенную таинственность. Но не вполне извиняло её.

Когда Альмагия Эшлинг перестала исчезать то посреди дня, то на пороге ночи и возвращаться домой с какими-то странными приобретениями – то ветками, то букетами, то набранной водой, то ничем не примечательными камнями, а также прервала переписку с «Вестником Волшебства», у госпожи Эшлинг отлегло от сердца. А когда Джорри тоже выкинул из головы волшебные фокусы и неожиданно заинтересовался устройством механизмов, материнское сердце госпожи Эшлинг и вовсе запело от радости!

…Но свежее увлечение будто не приносило Джорри достаточно удовлетворения – всё чаще госпожа Эшлинг заставала своего непоседливого сына в несвойственной ему задумчивости. Он даже позабыл излюбленную забаву подшучиваний над прислугой, да и поток жалоб от его гувернёра Охара почти иссяк, что могло бы показаться переменой к лучшему, да только вот отчего-то не казалось.

А Альмагия Эшлинг и вовсе постоянно выглядела отрешённой, обессилевшей – будто кто-то задул огонь её души.

Госпожа Эшлинг не была уверена, что два этих наблюдения не связаны меж собой.

Увы, все её попытки как-то развеять неожиданную меланхолию Джорри и Альмагии Эшлинг, а прежде того – выведать причины оной, не увенчались успехом.

И как будто мало госпоже Эшлинг было забот, беспокойства добавляло её положение…

Единственным, за кого она была полностью спокойна и в ком была всецело уверена, был её супруг – крепкий и надёжный, подобно утёсу в бушующем море. Госпожа Эшлинг с нежностью поглядела на капитана Эшлинга. Он действительно был всем тем, что она только могла желать от мужчины и мужа.

Именно поэтому она решилась заговорить с ним о ситуации в «Тёмных Тисах» и, не вдаваясь в подробности, намекнуть, что обитатели поместья отчего-то заскучали, затосковали. Исподволь навести на мысль.

– А что если нам всем выехать на зимний сезон в Денлен, развеяться? Если такое путешествие не будет для вас слишком утомительным, – капитан Эшлинг с грубовато-смущённой нежностью поглядел на жену и на её заметно округлившийся живот.

– Чудесная идея, мой дорогой! – воодушевлённо подхватила госпожа Эшлинг. – Думаю, к тому времени я буду вполне в состоянии без особых затруднений перенести дорогу. А уж как, должно быть, обрадуются ваша племянница и мой Джорри! К тому же им обоим полезно будет выйти в свет, завязать перспективные знакомства, вы понимаете…

Иное провинциальное общество по осени редеет, подобно листве на деревьях: состоятельные господа и блистательные госпожи устремляются в Денлен – ведь зимовать в столице несравнимо приятнее. Весь цвет аристократии, постоянные увеселения вроде театров, балов, а то и, если очень-очень повезёт быть допущенными и представленными, королевских маскарадов!.. Кто в здравом уме предпочтёт вместо этого оказаться отрезанным от мира непогодой и коротать тёмные дни сугубо в компании домочадцев, ложиться спать почти сразу после ужина, ибо всё равно решительно нечем себя занять, а за величайшее благо почитать ледяной ветер, разгоняющий снег так, что появляется робкая надежда нанести визит хотя бы ближайшим соседям? Разве что тот, у кого не хватает средств – или полезных связей, зачастую способных заменить звонкую монету.

Общество Грумблона и его окрестностей с приходом холодов оставалось неизменным – или даже делалось чуть многолюднее, ведь сравнительно лёгкие на подъём