— Да вон, в запечье. Уж часа два дрыхнет. Вот помолчите и послушайте, как храпит! — предложил Косой.

Все примолкли. И в самом деле, Жбан храпел за двоих.

— Разбудите его! — сказал Лис.

Скотник толкнул его ногой.

— Проснись!

— Я, что ли? — спросил Жбан.

— Ты, осел, кто же может быть другой в твоей шкуре? Кличут тебя дьяки!

Грго подошел к очагу взъерошенный, распоясанный. Послушники покатились со смеху.

— Дайте ему, пусть скажет здравицу! — приказал Лис.

Жбан пробубнил какую-то нелепицу и нагнул кувшин.

— Дуй, дуй сколько влезет! — крикнул Лис.

Сделав десятка два глотков, Жбан, у которого глаза полезли на лоб, перевел дух.

— Еще, еще! — закричали послушники, хотя остальным это не очень-то понравилось.

Грго снова нагнул кувшин и сосал, сосал, покуда не насосался, как оборотень. И тут же, опустившись на пол, стал набивать трубку.

Все, окружив его, принялись дразнить и всячески задирать. А он молол какой-то вздор, пока язык у него не отказался служить окончательно.

Наконец Треска сказал ему:

— Ступай, Грго, обойди коровник и конюшню, кому-то надо же это сделать, а ты самый младший по службе! Иди-ка!

— Я, что ли? Я? — бормотал Жбан. — Во всем тебя послушаю, ну-у во всем, во всем, то-оль-ко дне-ем, но в эту пору не-е-е!..

— А почему бы и не в эту пору?

— А, не-е-ет! Чтобы меня Ды-ыш-шло… ву… у… у… — Он отполз в запечье и снова захрапел.

— Труслив, как заяц! — со смехом заметил Треска.

— Мы как-нибудь ночью сыграем с ним шутку! — сказал Буян.

Послушники сидели долго и тем же путем вернулись в монастырь.

Наутро фра Брне удивился, что племянник не несет ему воды и не разжигает мангал; окликнув племянника несколько раз, Брне вошел в первую комнату. Баконя сладко спал.

— Та-а-ак!! — воскликнул Брне и, быстро схватив с полки прут, которым племянник обычно чесал ему спину, огрел Баконю.

— Та-а-ак! Ослиное отродье! Барствовать вздумал, а? Мне тебя будить, а?

Как ни был чувствителен этот гостинец, но первая мысль Бакони была: «Счастье, что дядя не знает!» И он побежал по воду. Но когда Баконя, наспех убрав комнаты, шел к заутрене, на него напало вдруг сомнение, уж не разведал ли кто из фратеров или шедший ему навстречу Навозник о вчерашней попойке?

— Ты что это делал ночью, а? — еще издалека спросил его повар.

У Бакони занялся дух и затряслись поджилки.

— Слышишь, я спрашиваю: что ты делал ночью, почему вовремя не поднялся и мне пришлось за тебя звонить?

— Бо…лел живот! — нашелся наконец Баконя.

— А, живот болел! — продолжал уже мягче Навозник. — Эх, сынок, зачем же ты ешь так много? Зачем ел на ночь столько рыбы? Ступай, быстро приготовь что надо, — и протянул ему ключ от церкви.

Баконя немного успокоился, и все же, когда он зажигал свечи, лучинка в его руке дрожала. Расхаживая по церкви, он молился:

— Мой добрый святой Франциск! Прости меня на сей раз, даю тебе… (Баконя хотел сказать: «Даю тебе клятву», но передумал) значит, даю тебе слово, что больше не буду!

Вошли фратеры. Черед служить был за Сердаром. Только когда он поворачивался спиной к молящимся и лицом к алтарю, Баконя решился посмотреть на товарищей, которые, позевывая, как ни в чем не бывало бормотали молитвы; но как только Сердар поворачивался к ним, Баконя опускал голову, боясь встретиться с его пронзительным взглядом, который может проникнуть в самую душу и открыть великую тайну, если она еще ему неизвестна.

Когда отцы вышли, Баконя медленно поплелся за ними, насторожив уши и стараясь уловить их разговор. А проходя через трапезную, он держался поближе к стене, готовый за нее ухватиться, если Сердар вдруг сразит его вопросом: «Ты где был сегодня ночью, младший Еркович, а?» Баконе казалось, что, как только Сердар откроет рот, прозвучит именно этот злосчастный вопрос. Но тот сел и, ни на кого не глядя, пил кофе. Баконя вздохнул с облегчением и принялся старательнее обычного прислуживать Навознику, болтая о пустяках и смеясь. Друзья, еще с похмелья, поглядывали на него с удивлением. Когда все разошлись, Баконя попросил повара закинуть за него словечко перед дядей, а сам отправился к фра Тетке, спросить, не нужно ли ему чего. И наконец осмелел до того, что предложил свои услуги даже Сердару.

— Мне как раз нужны небольшие клещи. Ступай и принеси-ка их из кузницы! — сказал Сердар.

Баконя заглянул на черную кухню, но там не было никого, кроме Жбана. Баконе показалось, что, когда он внезапно переступил порог кухни, выражение лица Жбана было совсем иным. Однако это длилось всего мгновение, потому что на вопрос, что он здесь делает один, Жбан с дурацким видом ответил своим неизменным: «Я, что ли? Я?»

Из кухни Баконя отправился к кузнецу и взял клещи.

— Уж очень твой племянник сегодня старается, — заметил Сердар за обедом.

— Потому что с утра заработал на орехи, — ответил Квашня и, рассказав обо всем, тихонько добавил: — Сейчас мне даже жаль его, я узнал потом от повара, что у него болел живот!

Разговор подслушал Кот и передал послушникам, и Баконя неожиданно расплакался. Тщетно образумливали его товарищи, тщетно ублажал Навозник, Баконя был неутешен. Позже, в школе, он немного успокоился, но, когда друзья стали уговаривать его в тот же вечер отправиться на посиделки, он вскипел и накинулся на Лиса:

— Чтоб у меня ноги отсохли, если я когда-нибудь туда пойду! Ты виноват, ты меня уговорил!

— Ну и отлично, нечего божиться и ерепениться! Не хочешь, не надо, — спокойно возразил Лис. — Столько лет ходили без тебя и не чувствовали, что нам кого-то недостает. И ты прав, когда говоришь, что я