что убрался отсюда; впрочем, вернись он, уж я бы поддал ему ногой в соответствующее место! Филины как Филины, весь род их таков, наипаче Скряга!.. А покойный Дышло пусть мне явится, пусть только попробует!

Баконя упивался речами Сердара. Его страстно влекло все мужественное, смелое; дивясь учености других фратеров, он просто восторгался отвагой Сердара, который не только не боялся Дышла, но даже и подзадоривал упыря.

На другой день после получения письма Скряги, когда фратеры уселись ужинать, Буян, стоя за аналоем, принялся за чтение Четьи-Минеи.

— Молодой Еркович! — прерывая чтеца, окликнул Баконю Сердар.

— Что прикажете? — отозвался Баконя, входя в трапезную.

— Принеси-ка мне из моей кельи платок, вот тебе ключ!

Баконя оглянулся и мигнул Коту.

— А ты куда? — спросил Сердар Кота.

— Я… того…

— Ты, «того», останься на месте, а ты, Еркович, принеси то, что я тебе приказал.

Чтец продолжал:

— «Блаженный же, услыша от ангела, паде ниц на землю и поклони ее и глагола…»

Тем временем вернулся Баконя, белый как мел, и подал платок. Фратеры поглядели на него. В трапезной послушников Баконя повалился на скамью, утирая холодный пот со лба.

— Видел его, да? — спросили Кот и Лис.

Баконя покачал головой и с трудом произнес:

— Нет, но все мне казалось, что он у меня за спиной…

— Шкопич! — крикнул фра Тетка.

— Что прикажете? — отозвался Кот.

— Я позабыл в келье коробочку с порошками. Сходи-ка принеси, их надо с вином принимать.

Кот хочешь не хочешь отправился. Хоть и видел злую игру фратера, но ослушаться нельзя. Дойдя до двери классной, он заорал и кинулся обратно.

— Что с тобой? — в один голос спросили фратеры.

— Ой, боже! Видел его…

— Кого? — спросил Сердар и, вскочив со скамьи, двинулся к Коту.

— Не знаю… фра… может быть, мне привиделось…

Сердар, бранясь, вышел. За ним последовал Тетка.

Тогда Кот упал на колени перед распятием.

— Клянусь святым распятием, отцы, это был он… Он, Дышло, он самый!

— Померещилось тебе, глупый!

— Нет, клянусь!..

Настоятель с фратерами, не желая его больше слушать, удалились.

— Он, он, — продолжал лепетать Кот. — Прислонился к стене и пялит на меня глазищи! Ох, господи! Ох, господи! Как я только не умер на месте!..

— Что ж, теперь скрывать нечего, — сказал Навозник. — До сих пор я молчал ради общего спокойствия, а теперь таить больше нечего. Я тоже его видел!

Представляете себе ужас послушников!

— Да… Что есть, то есть, сами знаете, я слова даром не бросаю! Позавчера, в субботу, когда все вы ушли ко всенощной и начало смеркаться, я подошел к этому самому окну поглядеть, какова будет погода. Посмотрел на небо, потом глянул в сторону кладбища, а он там — высунул голову из-за стены и вылупил на меня вот такие глазищи! А у меня, братцы мои, ноги подкашиваются. Хочу вымолвить: «Да воскреснет бог!» — и не могу! Как он дотянулся до стены-то? Должно быть, взобрался на могилу покойного фра Фелициана Фелициановича…

Затем Навозник рассказал, что Дышло являлся Треске, Белобрысому, Корешку и скотнику, но они «ради общего спокойствия» все скрыли, ну, а сейчас уже нельзя больше таить!

Разумеется, в тот же вечер обо всем стало известно и фратерам, каждому доложил его послушник. На другой день после службы все собрались в келью покойного Дышла и отслужили вселенскую панихиду.

Однако, к великому удивлению всех, не помогла и панихида. Дышло стал появляться еще чаще. Наконец он самолично объяснил Увальню, почему нет ему покоя.

Дышло встретил Увальня среди бела дня, когда тот шел с переправы к монастырю. Увалень, смелый и опытный в таких делах, перекрестился, неторопливо прочитал «Богородице, дево!» и спросил привидение: «Душа христианская, чего тебе нужно от меня?» — «Хочу тебе исповедаться!» — «Душа христианская, пойди-ка ты лучше к какому монаху!» — «Нет, должен я исповедаться тому, кого первым встречу! Так мне велено в наказание за то, что не совершил положенного перед смертью. Значит, слушай…» Увальню пришлось выслушать исповедь с начала до конца, о всех его больших и малых грехах, даже о том, как Дышло воровал у фра Кузнечного Меха табак и отсылал его в город отцу. Потом призрак сказал, что отпевали его напрасно и что не будет ему покоя в могиле до тех пор, пока он (Дышло) не отслужит мессу в монастырской церкви. А будет это в полночь, когда пройдет ровно столько времени, сколько прошло бы до его первой мессы, будь он в живых.

Как только об этом стало известно, фра Брне не отпускал от себя Баконю ни на шаг и волей-неволей стал с ним кое о чем разговаривать, а потом и проверять, чему тот научился. Баконя все свои знания выложил перед дядей меньше чем за полчаса. Тогда фра, скрепя сердце, стал втолковывать ему основы богословия.

Сердар сердился на «ребячьи выдумки», но больше всего на «впавшего в детство» фра Брне. Однако, когда, казалось, гнев его должен был достигнуть вершины, Сердар вдруг смягчился и перестал наказывать послушников и слуг.

— В конце концов не так уж и плохо, что болтают все эти глупости! — сказал он как-то фра Тетке, когда они остались наедине. — Наш народ боится одного покойника больше, чем сотни живых. Нам же лучше, если заречные станут бояться, тем паче что год-то неурожайный.

И в самом деле, среди заречных разнесся слух, будто дьякон обратился в упыря. С тех пор никому больше не приходило в голову забираться ночью в монастырь, пусть даже было известно, что можно «прихватить» кое-какое добро.

VII

Что делалось во времена «Жбана»

Два года протекло в монастыре без каких-либо особых