Шрифт:
Закладка:
— Разрешите вас поцеловать! — пылко воскликнула она.
На носу у нее блестела серебряной сережкой яркая селедочная чешуйка.
Дорогая, дорогая Елена Марковна! Как много намешано всего в человеке: нелепого, смешного, трогательного, доброго! И как почувствовать, не упустить эту зыбкую грань, чтобы не соскользнуть ни в издевку, ни в сентиментальную восторженность! Но как не любить вас — уже за милую готовность помочь!..
Итак, Ташина и его — их судьба была в добрых и надежных руках. Можно было говорить теперь о чем угодно. Хотя бы о литературе, о классике Федоре Федоровиче, о романе Елены Марковны, который уже вышел из печати и лежнем лежал во всех книжных магазинах Москвы. И Алексей Николаевич говорил, говорил, говорил. И говорил с такой неподдельной живостью, с такой глубиной участия и заинтересованности, что никто и ничто, даже самый проницательный психолог или, скажем, детектор лжи не заподозрили бы его в том, что он, находясь под легким газом, в это время вычисляет наиболее безопасный путь на своих «Жигулях» от генеральской дачи до аэропортовской квартирки.
Последнее слово оставалось за Еленой Марковной, которая, чокаясь, по обыкновению, рюмкой минеральной воды, обобщила;
— Я хотела бы только добавить к этому и развить то, о чем никто из виступавших ничего не сказал…
Домой они с Ташей добрались без приключений.
4
Позади был госпиталь имени Мандрыки в Серебряном переулке, хождения по врачам, надежды и ожидания. Алексей Николаевич даже сократил обычную винную порцию и мотался по хозяйственным делам, чтобы не нагружать Ташу.
Вернувшись под вечер, он увидел, что Таша, сделав круглые глаза, кивает в сторону гостиной:
— Тебя ждут…
Навстречу Алексею Николаевичу поднялся из кресла неприметный, в мятом костюме человек, предъявивший книжечку с популярной аббревиатурой:
— Меня интересует ваша переписка с эмигрантами…
Алексей Николаевич оглядел его: человек как человек. Из общей очереди за вареной колбасой и маслом.
— Вы любите хоккей? — спросил он.
— В общем, да, — смущенно ответил незваный гость.
— Сейчас начинается наш матч с финнами на первенство мира. Давайте, я включу телевизор и принесу пиво. А поговорим после…
Он уже настолько привык к подобным визитам, что не испытывал никакого волнения. Не то что некогда…
В студенчестве, в толстовском семинаре у Гудзия Алексей познакомился с ровесником — филологом из Тулузы Мишелем Окутюрье, много рассуждал с ним о литературе и не только о ней. А когда соседка на Тишинке оставила ему на время однокомнатную квартиру, пригласил Мишеля в гости.
Алексей ожидал своего французского приятеля у метро Белорусская, помахивая ключами на цепочке. Из телефонной будки между тем вывалился толстяк в сером плаще и вдруг с дурацкой интонацией обратился к нему:
— Что? Небось, папка с мамкой уехали? Девушку ждешь?
Чувствуя скользкую фальшь в его голосе, Алексей тут же согласился: да, жду, отвяжись. Об этой как будто случайной встрече Алексею, однако, пришлось скоро вспомнить. После отъезда Окутюрье он получил из Тулузы бандероль— американское издание романа Замятина «Мы» и дневники знаменитого французского писателя Андре Жида. Потом приходили и другие бесценные книги из-за железного занавеса, а сам Алексей копал по московским «букам» нужную Мишелю литературу.
Но через неделю или полторы после первой посылки Тишинку посетил незнакомец — очень крупный парень с большим и как бы раздавленным львиным лицом и оттопыренными ушами.
— Как, получили книжки от Окутюрье? — не представляясь, с порога спросил он Алексея.
— Вы, наверное, из университета? — вопросом на вопрос ответил тот.
— Нет, я спрашиваю. Книги из Франции получили? — повторил незнакомец.
И только тогда до Алексея доехало, кто перед ним.
— Знаете, — сказал он. — Если бы все это было года три назад, я бы испугался. А теперь — не боюсь!
— Вот и отлично, — растянул в улыбке толстые губы разгаданный незнакомец. — Тогда прошу спуститься вниз, к машине.
Была ранняя весна, Москва кисла под промозглым холодным дождиком. В «Победе», за аркой дома, сидели четверо. Когда они поровнялись с машиной, с заднего сиденья молча поднялся толстяк в сером плаще и ушел в дождь. «Победа» остановилась у Министерства внешней торговли Кагебэшник предъявил охране удостоверение, и они с Алексеем оказались в крошечной комнатушке, четверть которой занимал несгораемый шкаф.
— Зови меня дядя Вася,— предложил кагебэшник Алексею — Садись.
Стул, предназначенный нашему герою, был профессионально ловко втиснут в угол между несгораемым шкафом, стеной и маленьким письменным столом: не то что сразу не встанешь, но и от возможного рукоприкладства не увернешься. Сам же дядя Вася вольготно развалился на другом, спиной к двери.
— Вот бумага, ручка. Напиши, о чем вел разговоры с твоим французским другом, — услышал Алексей.
— Да о том же, о чем другие. В нашем семинаре было много народу, — сказал он.
— Не о семинаре речь. Не придуривайся. Ты ведь встречался с Окутюрье наедине. И нас интересует именно это, — парировал дядя Вася.
Пришлось смириться. Алексей, осторожно выбирая слова, набросал сочинение на хорошо известную ему тему: Лев Толстой и французская литература XX века — Ромен Роллан, Анатоль Франс, Андре Жид, Селин, Монтерлан, Барбюс...
— Теперь подпишись. Чудно! — сказал дядя Вася и, не читая, положил бумагу в портфель. — Встретимся через неделю. Я опять заеду за тобой…
И началось! Поехало! Коготок увяз! Чувствуя, что от одного рандеву к другому его затягивают в липкую паутину, Алексей сопротивлялся, как умел. Раз заявил, что не может так больше, что потерял покой и сон, что за ним таскается все время какой-то господин…
— Может, ты ему просто понравился? — улыбнулся одними толстыми губами дядя Вася.— Ну, понимаешь? Как бывает между мужчинами?
«На что он намекает?— лихорадочно думал Алексей.— Уж не на то ли, что я получил дневники Андре Жида? А ведь Жид был известным гомосексуалистом. Имел роман даже с молодым Луи Арагоном»,— и отрезал:
— Если вы подразумеваете извращенную любовь, то я таких преследователей не боюсь...
— Почему же? — обрадовался дядя Вася.
— Да потому, что меня охраняет советский закон!
Дядя Вася разочарованно хмыкнул: не прошло.
Одиако долго толочь воду в ступе дядя Вася не собирался. Он предложил Алексею,
