Среди раненых, находившихся сейчас в госпитале, был и штабс-капитан Русского экспедиционного корпуса Вадим Маслов. Ему сильно не повезло – во время боя его ранило в левый глаз, и врачи боролись за то, чтобы сохранить молодому офицеру зрение.

Сейчас штабс-капитан Маслов, прикрытый теплым стеганым одеялом, лежал на кровати в палате на двух человек. Левый глаз его был закрыт черной повязкой, что придавало ему необыкновенно романтический вид – хоть сейчас пиши с него картину. Впрочем, дело, разумеется, было вовсе не в повязке и даже не во внешности Маслова – симпатичной, но и не более того: все молодые штаб-капитаны кажутся симпатичными, если только они от рождения не какие-нибудь квазимоды. Особенную романтичность всей картине придавало присутствие рядом с Масловым очень красивой, изящно одетой дамы. Впрочем, тут слово «красивая» подходит не вполне, точнее был бы эпитет – экзотическая. Конечно, экзотичность экзотичности рознь, бывают такие экзотические цветки, что на них не сядет ни одна пчела. Но эта женщина была не из того ряда – она была и экзотична, и очаровательна одновременно.

Впрочем, чтобы не тратить попусту слов, скажем только, что рядом с капитаном Масловым сидела знаменитая танцовщица Маргарета Гертруда Зелле, более известная как Мата Хари. И хотя ей уже исполнилось сорок, но слава ее по-прежнему не увядала. Популярность этой женщины можно было сравнить только с популярностью британской королевы Виктории, в честь которой весь девятнадцатый век получил имя викторианского. Но королева Виктория, во-первых, к тому времени давно почила в бозе, во-вторых, она никогда так не оголяла живота и не принимала таких выразительных поз, какими славилась экзотическая танцовщица. Таким образом, в глазах современников Мата Хари обгоняла даже королеву Викторию. И вот эта блистательная женщина сейчас сидела на простом деревянном стуле у постели простого русского штабс-капитана и держала его за руку, с нежностью глядя на него из-под вуали.

Вуаль, разумеется, можно было бы снять, но Гертруде казалось, что под вуалью она смотрится загадочнее, очаровательнее и, главное, моложе. Сорокалетняя дива, которая, по словам одного ее поклонника, маркиза де Монтессака, могла очаровать любое существо на планете, включая парниковый огурец, немного стеснялась своего возраста – ведь ее юному возлюбленному было всего двадцать три.

Возлюбленный капризничал. Ему, по меткому выражению его соотечественника, русского писателя Чехова, хотелось то ли чаю выпить, то ли повеситься. Штабс-капитану, разумеется, льстило, что такая знаменитая и яркая женщина влюблена в него, как кошка и готова для него на любые жертвы, но, воля ваша, новый глаз взамен утерянного она ему вставить не могла. Это раздражало штабс-капитана, он глядел на влюбленную женщину косо, и не только потому, что окривел, но и по причине скверного настроения.

– Жизнь моя кончена, – говорил он ей, и голос у него трепетал, как будто на постели раскинулся не боевой офицер, а умирающий лебедь. – Я ослепну, стану инвалидом, буду побираться на паперти Христа ради…

При этих словах на глазах у танцовщицы появлялись слезы, видимые даже из-под вуали, она нежно сжимала ослабшую руку своего возлюбленного и говорила, что любит его больше жизни, что она спасет его, она отобьет его у самой смерти, не говоря уже о прочем. О деньгах ему и вовсе не стоит беспокоиться, она достанет любые деньги – лишь бы им было хорошо вместе.

Тут молодой офицер, не чуждый драматическим жестам, немного задумался и внезапно выдал перл в духе героев того самого Чехова, о котором речь уже шла выше.

– Без тебя, – сказал он несколько напыщенно, – без тебя мне не нужны никакие деньги. А с тобой мне нужны все деньги мира.

Окажись перед ним сейчас дама чуть более здравая, она бы наверняка насторожилась, услышав такое заявление. Но кто и когда требовал здравомыслия от влюбленной женщины?

Стоит заметить, что разговор о деньгах возник не на пустом месте. Сам капитан говорил, что в последнее время он сильно поиздержался и даже сравнивал себя с паровозной мышью. По его твердому убеждению, этот мифический зверь был даже беднее всем известной церковной мыши. Но это, в конце концов, было понятно и естественно – даже в лучшие свои дни штабс-капитаны русской армии не могли похвастаться особенной зажиточностью, вследствие чего имели похвальную привычку жениться на молодых особах с богатым приданым. Удивительным казалось, что денег нет и у самой Маты Хари. То есть это, конечно, не следует понимать в том смысле, что у нее не было денег на обед в ресторане или, скажем, на новое платье. Однако у нее не было тех денег, к которым она привыкла, и это ее сильно стесняло.

Чтобы добыть деньги на роскошную жизнь для себя и своего возлюбленного, который грозил остаться одноглазым, как капитан Сильвер, знаменитой танцовщице нужно было организовать ангажемент. А это, как ни странно, сделать было не так просто. Во-первых, потому что сезон уже был в самом разгаре, во-вторых, потому что антрепренеры нынче в гораздо меньшей степени уважали возраст и былые заслуги танцовщиц, чем наглую и лезущую повсюду юность. Строго говоря, Гертруда сама была виновата – совсем недавно она отказалась от всех предложений, чтобы денно и нощно ухаживать за отважным русским офицером, который безраздельно владел теперь ее сердцем. Это был, безусловно, героический поступок, по мнению некоторых, не уступающий героизму солдат на поле боя. Однако всякий героический поступок, как известно, имеет свои отрицательные последствия. И вот последствия эти явственно обрисовались на горизонте…

В таких невеселых мыслях Мата Хари покинула госпиталь и после недолгого размышления направилась в Париж – искать новых возможностей. Однако не успела она толком обжиться в отеле и подумать, к кому из многочисленных почитателей обратиться за помощью, как в номер к ней явились два симпатичных молодых человека, оказавшиеся агентами французской контрразведки. Молодые люди очень вежливо, но при этом тоном, не допускающим возражений, пригласили танцовщицу последовать за ними в их контрразведочное бюро, к некоему капитану Ладу, который, как они заявили, заведовал вопросами иностранного шпионажа.

Служебный кабинет капитана Ладу оказался меньше, чем полагалось по его должности – может быть, потому, что должность его была меньше, чем сказали агенты. Впрочем, сам капитан Жорж Ладу производил впечатление несколько избыточное: полный, в пенсне, которое неспособно было прикрыть танцующих чертиков в глазах, с пышными усами и ртом сластолюбца. От такого человека и к тому же француза можно было ожидать некоторой галантности, однако ничего похожего – капитан даже не встал со своего кресла при появлении знаменитой танцовщицы.

Он лишь смерил ее ледяным