И Григорий выглядел как никогда довольным этим фактом.

Он всегда напоминал Морган тирана, а теперь на нем была мантия Верховного скрывателя, второго по влиянию (или, скорее, третьего) человека во всей Великой библиотеке. Походка, с которой Григорий подходил к Морган, его надменная улыбка и напыщенные шаги, а также подхалимы, спешащие следом… все намекало на то, что он чрезвычайно наслаждается своей новой властью. Мать Вульфа погибла в этом самом саду. Насколько помнила Морган, тут многое пострадало; теперь, присмотревшись, она заметила починенные детали и новые растения.

Григорий заказал себе новый гардероб. Его мантия была куда более изысканной, чем те, которые носила мать Вульфа, хотя и ее наряды выглядели прекрасно. Григорий был жалким, эгоистичным человеком. Архивариус поощрял в людях, занимаемых высокие библиотечные посты, веру в то, что власть куда важнее знаний, а надменность превыше смирения. Григорий всего-навсего стал очередным гнилым выходцем этой системы.

Запах цветущих растений сводил с ума, живот скрутило, когда она поняла, что если не сможет покинуть это место на своих условиях, то, скорее всего, вообще никогда не покинет. Даже хуже: ей придется смириться с тем, что Григорий подберет для нее партнера. Заставит делить ложе с мужчиной, которого она не любит. Заставит родить детей, которые, если вдруг окажутся одаренными, станут такими же пленниками – или же их отнимут у Морган и отправят в приют, если те окажутся лишены таланта скрывателей.

В глазах внешнего наблюдателя Железная башня могла выглядеть роскошной. Элегантные залы, хорошая еда… скрыватели ни в чем не нуждались, помимо свободы.

Однако все это оставляло гнилое, зловонное послевкусие в горле, и на мгновение Морган испугалась, что подавится чаем. Она захлебнула остатки чая одним глотком, встала на ноги и встретила Григория на равных.

– Я знал, что мы получим тебя назад, Морган, – сказал Григорий. – Все эти драмы и смерти, и ради чего? Ты вновь оказалась здесь, где тебе и место с самого начала. И не переживай. Я кое-чему научился в плане того, как следует контролировать непослушных резидентов. Керия не желала признавать факт того, что ты представляешь для нас как большую находку, так и огромный риск. Я же это признаю.

– Значит, вы собираетесь держать меня под замком, – сказала Морган и пожала плечами. Ошейник казался тяжелым и толстым на шее. Григорий, казалось, покачивался в жарком мареве – и когда в саду стало так жарко? – Однако Морган была уверена, что его улыбка стала лишь шире. – Или, скорее, попытаетесь. Я сбегала из этой башни уже не раз. Сбегу снова. – Ее голос звучал странно. Пустым, будто бы она слышала себя через длинную металлическую трубу. «Голосовая коммуникация», – подумала она. Томас бы поразился подобному; Морган задумалась, следует ли рассказать ему обо всем этом. Она легонько повернулась, будто бы ожидая увидеть его стоящим рядом, а потом вспомнила, что нет Томаса здесь, Джесса тоже нет, и их маленькая компания друзей и союзников развалилась на части. Отчаяние и одиночество захлестнули Морган. Ей захотелось зарыдать. «Джесс», – подумала она и почувствовала себя опустошенной. Джесс. Он был ей необходим. Ей было необходимо, чтобы он сказал ей, что все в конце концов будет хорошо.

Все казалось неправильным. Ни свет, который преображался в призму радуги вокруг. Ни тепло, которое на потной коже казалось плотным одеялом. Ни звук тихого смеха Григория, словно ночной кошмар, воплотившийся наяву.

Когда Григорий прикоснулся к Морган, вышло у него, может, и осторожно, однако пальцы были горячие, как раскаленные угли, и грубые, как гранит. Морган дернулась. «Что это? Что со мной не так?» Она попыталась собрать мысли воедино, но те разбегались, кружились вихрем разбитых цветов и тошнотворных осколков. «Чай. Он что-то подмешал мне в чай». Что-то, что делало ее уязвимой, мешало использовать свои силы. Морган чувствовала удушающий, умертвляющий эффект Железной башни, ощущала ошейник, который притягивал ее к земле. Всего на миг, но ее как будто поглотила серая волна отчаяния. «У меня ничего не получится. Не получится. Я умру здесь».

Морган потянулась. Не к Григорию. Не к чему-то материальному. Нет, ей не нужно убивать Григория, даже если она и способна на это. Ей нужно лишь убедиться, что она способна побороть то, чем ее накачали.

Боль была такая, будто она оторвала от себя кусок. Морган стиснула зубы, чтобы не закричать, когда боль начала нарастать и нарастать, разносясь эхом по стенам Железной башни и ее ошейнику, а потом недавно распустившаяся алая роза за спиной Григория привлекла ее внимание.

Морган мысленно потянулась к цветку и ощутила поток энергии, исходящий от розы. Бутон завял, скукожился, и жизнь покинула стебель и его листья. Какой великий соблазн уничтожить больше цветов, быстрее погубить весь куст, однако Морган остановилась на одном бутоне.

Лепестки посыпались вниз, сморщенные и мертвые.

Энергия, которую Морган поглотила, разрушила действие наркотика. Однако Морган все еще была в ловушке. Во власти и на милости Григория.

Но не беззащитна.

Так как Григорий, похоже, этого ожидал, Морган позволила своим глазам закатиться и начала падать. Он поймал ее, не позволив коснуться пола; Морган почувствовала, как ее поднимают и несут. А шипящая и жужжащая сложная паутина жизни внутри сада исчезает среди железа и камня, среди ярких, горящих теней других скрывателей и слуг.

«Пускай, – сказала она себе. – Пускай думает, что победил. Если не поверит, то просто запрет меня вновь. Пусть победит».

Морган укуталась в темноту и нашла в ней уютное убежище.

Глава десятая

Пробуждение было мучительным и сопровождалось головной болью, тошнотой и недомоганием, так что Морган подумала, не заболела ли она на самом деле. Свет проникал алыми всполохами за закрытые веки и казался слишком ярким, поэтому Морган застонала и повернулась, пытаясь спрятаться. Ничего не получалось.

– Ох, полегче, – сказал до странности знакомый голос. – Открывай глаза, Морган. Ты не первая с похмельем.

В голосе проскальзывали нотки акцента – шотландского, подумала Морган, – отчего на греческом женщина говорила мелодично и как будто дразняще. В первые пару секунд Морган не реагировала, а затем осторожно приоткрыла глаза. И тут же вновь зажмурилась.

– Закройте окно!

– Нет. – Голос был слишком жизнерадостным. – Мне нравится свет. И раз уж нам придется жить в одной комнате, тебе придется смириться, не правда ли?

«Аннис». Знакомый голос наконец нашел свое место, и Морган открыла глаза на этот раз шире, моргая, пока пятна не превратились в яркую ауру вокруг женщины с седеющими рыжими волосами, круглым лицом и скошенной улыбкой. Морщинки вокруг ее рта намекали на то, что она смеялась часто и громко.

Аннис была одной из наименее одаренных скрывательниц, проживающих в башне, – той, кто едва-едва подходил по параметрам и мог выполнять лишь самые элементарные алхимические работы.