Финнеган бросился к дому, и в тот момент раздался страшный рев и треск обрушившихся деревянных перекрытий. Зазубренное пламя взметнулось в ночное небо; крыша пылающего дома обрушилась на главное крыло. В отчаянии Финнеган рухнул на колени; по лужайке бежала его жена. Фонтаны искр разлетались во все стороны и затухали с угрожающим шипением. Луиза прильнула к мужу; ужас и горе отпечатались на ее заплаканном лице.

Даже движения пожарных казались замедленными, словно те понимали бессмысленность своих попыток. Затем один из пожарных вскрикнул; Эллен, Патрик и Луиза повернулись к дому, не веря своим глазам.

Люк Фишер в дымящейся почерневшей одежде являл собой нелепое зрелище. Он стоял на фоне пылающего ада, завернувшийся в сырую простыню; под ней на его плече лежала его сестра Дотти, а под мышкой он нес Изабеллу Финнеган — та была без сознания, но жива.

* * *

Патрик Финнеган потратил много часов и перевел бесчисленное количество бумаги, пытаясь написать письмо матери Джеймса, но, как он ни старался, жестокие известия не стали легче оттого, что он переписал их сотни раз.

Он обговорил проблему с Луизой, когда они остались наедине. Филип Фишер, его брат Люк и сестры Эллен и Дороти теперь стали членами их семьи. К счастью, в доме Финнеганов хватило места для всех, но Патрику и Луизе теперь нечасто удавалось побыть вдвоем.

— Как сообщить о случившемся Ханне? Я позаботился, чтобы в компании никто ничего не сболтнул, но не могу подобрать подходящие слова, чтобы смягчить удар. Как сообщить пожилой женщине, что ее сына, невестку и внучку постигла столь страшная смерть?

— Это нелегко, — согласилась Луиза. Некоторое время они сидели молча и раздумывали; наконец Луиза встрепенулась. — Может, просто отправить ей газетные вырезки?

Через несколько дней после пожара один из наиболее ретивых журналистов допросил одного из пожарных, работавших в ту ночь на вызове. Ему удалось раздобыть подробности о том, как Люк Фишер спас сестер, брата и Изабеллу Финнеган. Репортер также поговорил с местными и теми, кто знал Фишеров, наведался в офис «Фишер-Спрингз» и с каждым интервью узнавал все больше и больше. Статья появилась через два дня после тройных похорон; впоследствии ее перепечатали во всех национальных и местных газетах с заголовками, в которых содержался главный факт. «Тринадцатилетний герой»; «Мальчик тринадцати лет спасает четверых от адского пожара»; «Их спас мальчишка»; «Он вернулся в ад: храбрый мальчик спасает четыре жизни».

— Если Ханна узнает о поступке Люка от нас и прочтет заголовки, известия о подвиге внука, возможно, смягчат удар. И мы должны рассказать, чем ему обязаны.

— Ты права, — задумчиво согласился Патрик. — Знаешь, теперь я буду часто с тобой советоваться. Я и не догадывался, как много трудились Джеймс и Элис. Дела в компании шли так хорошо, что я не замечал, сколько усилий они вкладывали в развитие бизнеса. И теперь я то и дело оглядываюсь, хочу спросить их о чем-то… а никого нет, и никто мне не отвечает. Теперь я понимаю, как одиноки бывают управляющие большими компаниями. Не говоря о том, что после биржевого краха в мире бизнеса царит полный хаос.

— Ты справишься. Поэтому Джеймс и сделал тебя управляющим, — уверенно произнесла Луиза.

— Надеюсь, ты права, но понадобится потрудиться. А у Джеймса, оказывается, было все продумано даже на такой случай. Разве я смогу с ним сравниться?

— Просто постарайся, — успокоила его Луиза.

* * *

Похороны должны были пройти без шумихи, но новость о пожаре попала в прессу, а «Фишер-Спрингз» была слишком известной компанией, и без ажиотажа не обошлось. Присутствие на похоронах выживших, потрясенных и несших на себе померкший, но все еще отчетливый след испытаний, которые им пришлось пережить, оказалось слишком лакомым кусочком для прессы. Единственным журналистом, не писавшим о трагедии, был муж Цисси Фишер, ведь горе непосредственно затронуло его самого.

Пока погибших провожали в последний путь, Цисси стояла рядом с Филипом и держала за руку сестру Эллен. По другую сторону от брата стояла Дотти. Они поддерживали друг друга и пролили море слез, но их брат Люк Фишер держался особняком; он был мрачен, но не проронил ни слезинки.

Люк Фишер словно в одночасье превратился из мальчика в молодого мужчину. На похоронах это стало заметно. Луиза Финнеган сказала мужу:

— Он знал, что все будут на него смотреть, и решил не выказывать эмоций, чтобы журналистам было не за что зацепиться. Поразительный самоконтроль, особенно если учесть, что он еще ребенок.

— А не лучше было бы, если бы он плакал и позволил чувствам выплеснуться? Он может сломаться под таким давлением и вниманием прессы.

— Он плакал, но не при всех. После похорон ты был слишком занят и увидел Люка лишь намного позже. А я заметила, как тот тихонько ускользнул. Он пошел в свою комнату, и я его ненадолго оставила, а потом зашла еще раз убедиться, что с ним все в порядке. У него стояли слезы на глазах, но он пытался крепиться; тогда я с ним поговорила, и вдруг его прорвало, как плотину. Люк плакал и не мог успокоиться; плакал сильно, но знаешь, что хуже всего? — Финнеган покачал головой. — Он признался, что чувствует себя виноватым, что не смог спасти Мэри, маму и отца. Представляешь?

— А ты что ему сказала?

— Сначала я не знала, как реагировать, но потом объяснила, что, судя по тому, что видела и что сообщили нам пожарные, они умерли еще до того, как Люк проснулся.

— Верно, — кивнул Финнеган. — Начальник пожарной бригады сказал, что те, кто был ближе всего к источнику пожара, вероятно, задохнулись угарным газом во сне. И Люк успокоился?

— Кажется. Он долго плакал, а потом уснул. Думаю, ему было полезно выплакаться.

* * *

У Ханны Каугилл был железный стержень, о котором многие не догадывались по ее ласковой манере поведения. Но даже ее стойкая натура дрогнула от известий, которые принес ей Патрик Финнеган. Она была одна в доме на мысе Полумесяц, когда пришло письмо, переданное через Ральфа Френча. И хорошо, что рядом никого не было, иначе реакция Ханны выдала бы секрет, который она так ревностно охраняла.

Ханна прочитала письмо в гостиной, а затем, боясь, что ее увидят, ушла в свою спальню. За запертой дверью еще раз изучила отчет Патрика о трагических событиях. Боль исказила ее лицо, когда она узнала о смерти своего сына Джеймса, невестки Элис и внучки Мэри, но стоило ей прочитать заключительную часть рассказа Финнегана, как ей немного полегчало.

Ханна, верьте, что даже в невыразимой печали этой трагедии есть лучик