Шрифт:
Закладка:
«У меня уши только чуть-чуть проткнули — и то больно, а у него, бедняжки, почти по пол-уха отхватили». Ему стало очень жаль козленка, захотелось тут же его поймать, приласкать, погладить…
Козленок, тычась мордочкой в вымя матери и виляя коротким хвостиком, сосредоточенно сосал. Коза спокойно пережевывала жвачку и только иногда, повернув голову, оглядывала свое дитя.
«Сейчас легко поймать его», — сообразил Мадхо и рассказал товарищам свой план.
Отряд немедленно рассыпался цепочкой, козу и козленка окружили и взяли в плен. Ухватив козленка за ноги, ребятишки втащили его на ворох соломы, сложенной в глубине двора, и, усевшись вокруг, стали с ним играть.
Коза, не решаясь подойти ближе, жалобно блеяла, словно хотела сказать ребятам: «Смотрите, дети, не обижайте Мунмуна, не дергайте его за хвост и уши».
Маленькие ручонки ласково гладили козленка, а он, закрыв глаза, словно дремал. Ласка ребятишек была ему и приятна и вместе с тем тяготила его. Иногда он делал попытки вырваться из их объятий, вскакивал, брыкался, но потом снова бессильно затихал и закрывал глаза. Ребята, решив покормить его, старались открыть ему рот, но он крепко стискивал зубы. Они называли его ласковыми именами — он словно не слышал их. Они гладили его по спинке — он недовольно поеживался. Видимо, что-то в короткой жизни козленка научило его опасаться человека.
Доверчивость идет от незнания, с жизненным опытом приходит осторожность. Козленок прожил немного, но уже понял, что никогда не следует лезть на рожон. Когда ребята приставали к нему, он не сопротивлялся. Он снисходил к их легкомыслию и глупости и даже чувствовал к ним нечто вроде сожаления. Это маленькое животное уже могло оценить достоинства и недостатки людей.
Козлик хорошо изучил каждого из ребят. Он доверчиво подходил к тем, кто был ласков, не обижал его, и сторонился тех, кто хоть раз причинил ему боль. Он сразу же узнавал в ватаге сорванцов своего хозяина Мадхо, мчался к нему без зова и все время вертелся рядом, даже когда тот его не замечал или старался от него отделаться.
…С годами Мадхо и Мунмун настолько привязались друг к другу, что их привязанность можно было бы назвать любовью. Во всяком случае, всегда казалось, что Мунмун отлично понимает, что чувствует его маленький хозяин, или, во всяком случае, стремится понять; и сочувствует ему всем своим маленьким существом. Когда отец или мать ругали Мадхо и мальчик, обиженный, забивался куда-нибудь в уголок со своими книжками, Мунмун, подойдя к нему, начинал тереться боком о его спину, стараясь развлечь приятеля, а заодно, улучив момент, пожевать угол какой-либо книжки. Когда Мадхо отнимал книжку, Мунмун так выразительно смотрел на него, словно хотел сказать: «Дай же мне чуточку пожевать ее, она ведь только для этого и годится. Картинок в ней нет, только какие-то черные значки на белой бумаге. Нельзя?.. Ну ладно!.. Давай отправимся куда-нибудь подальше отсюда, где мы будем с тобой только вдвоем. Садись на меня верхом, а я, чтобы позабавить тебя, буду скакать и прыгать. Корми меня зеленой травкой. Засунув голову тебе под мышку, я буду блаженно дремать, а потом ты положишь голову мне на спину и спокойно отдохнешь». Постороннему, вероятно, был непонятен этот язык взглядов, но Мадхо и Мунмун изъяснялись на нем великолепно. Позабыв о родителях, Мадхо вместе с Мунмуном убегал со двора, и друзья весь день бродили по садам и полям. Проголодавшись, Мунмун принимался щипать зеленую травку, а Мадхо так и бродил голодный, довольствуясь лишь обществом своего черного друга.
Шло время… Возраст козла уже исчислялся тремя годами. Мадхо же исполнилось семь лет. Однако Мунмун был уже сильнее, быстрее и даже сообразительнее своего маленького хозяина. И, когда, случалось, Мунмун не хотел идти на привязи, Мадхо уже ничего не мог с ним поделать: козел тащил мальчика за собой. Но все это он делал лишь ради развлечения или для того, чтобы помериться силами. Но Мунмун никогда не раздражал своего друга, ничего не делал ему назло. Заметив, что Мадхо чем-нибудь недоволен, он сразу становился покорным и послушным.
Мальчики, сверстники Мадхо, всегда шумно выражали свой восторг. «Какие рога, — восхищались они, — будто их маслом натерли! А какая мягкая шкура. Словно пух! А как вырос твой Мунмун, Мадхо!» Им тоже очень хотелось поиграть с козлом. Мадхо, с удовольствием выслушивая похвалы своему мохнатому другу, не мог, однако, спокойно видеть, как товарищи играют с Мунмуном. Он тут же бросался обнимать Мунмуна, целовал и гладил его.
В конце концов Мунмун стал общим любимцем всех ребят деревни.
Да и взрослые, по правде сказать, не могли удержаться, чтобы ласково не взглянуть на Мунмуна, когда тот проходил по улице. Но Мунмун ни на кого не обращал внимания. Ему жилось хорошо и никакого дела до чужих людей не было. С Мадхо он ничего и никого не боялся.
После рождения Мунмуна его мать принесла, наверное, еще с дюжину козлят. Она верой и правдой служила своим хозяевам, увеличивая их стадо и снабжая семью молоком. Но из всего своего́ многочисленного потомства коза выделяла только Мунмуна, словно не считая других козлят за родных детей.
Мунмун же не чувствовал особой привязанности к своей матери. Она проявилась у него только в первые месяцы его жизни, когда мать кормила его. Коза же и сейчас питала к нему нежное чувство. Заметив, как Мунмун и Мадхо играют или, развалившись на чарпа́и[35], греются на солнце, она глядела на них ласковым пристальным взглядом.
Иногда Мунмун подходил к кормушке матери и, оттеснив ее, ел совсем не для него приготовленные отруби и мякину, а она, послушно отойдя в сторону, принималась за свою жвачку. Чтобы коза не оставалась голодной, Мадхо приходилось оберегать ее от подобных набегов Мунмуна. Мадхо хотелось, чтобы Мунмун, как и раньше, сосал молоко у своей матери. Схватив козла за рога, он подтаскивал его к козе и прикладывал мордой к соскам. Но Мунмун отворачивал голову, фыркал и с силой вырывался из рук мальчика. Мадхо никак не мог понять этого и строго наказывал Мунмуна за упрямство. Он шлепал его по спине или тыкал кулачком в бок. Мунмун покорно принимал наказание, встряхивался всем телом, словно выбивал пыль из своей шкуры и как ни в чем
