– Ах, нет… Конечно же, нет! Я знаю: то, что они делают, – это нормально и естественно, но я не горю желанием быть гостем на таких условиях, – спокойно ответил герцог, а затем внимательно взглянул на старого графа. – Впрочем, у меня есть одна идея, и я хотел обсудить ее с тобой.

– Я вас слушаю, мой друг.

– Филипп, ты все-таки мой родственник. Твой прадед Куррон был моим родным братом. Я это помню и поэтому всегда к тебе хорошо относился, – довольно сердечно произнес Горрон де Донталь, а затем покрутил на пальце простое кольцо с агатом, напоминающее ему о родном брате. – И ты, пожалуй, единственный из старейшин, кто не стал звать меня к себе из корыстных соображений, обещая дать приют.

Филипп уже начинал догадываться, о чем заведет речь герцог. Его сухие длинные пальцы тоже ощупывали неказистое простое кольцо с очень непростой историей.

Герцог продолжил:

– Я бы хотел пожить некоторое время в Брасо-Дэнто и, если у тебя будет желание, предложить свою помощь. У меня остались хорошие отношения со многими графами, баронами, виконтами, а также просто придворными интриганами как Крелиоса, так и враждебного Стоохса. И я в силах сделать так, чтобы обещание о ненападении на тебя держали как можно дольше.

– Друг мой, вы знаете и об обещании? – искренне поразился граф. – Но то была тайная переписка…

– Я знаю все, что касается моего бывшего королевства, так что мой вопрос в начале нашего разговора был скорее риторическим, – покровительственно заявил Горрон, но тут же вспомнил судьбу своего детища, потух и спросил уже тише: – Так каков будет твой ответ?

– Вы прекрасно знаете мое отношение к вам, поэтому должны знать и ответ. Для меня это честь, – тепло улыбнулся Филипп.

Он подал руку с уже запекшейся кровью, и старейшины крепко обнялись. Затем они побрели назад к городу, задумавшись. Роща притихла. Из ветвей порывисто вылетел козодой и скрылся в ее глубинах.

* * *

Филипп и Горрон вернулись через городскую калитку и двинулись к постоялому двору вдоль бурлящей речушки. У ограждения стояла одинокая фигурка, закутанная в длинный плащ. Это была Йева. Держась за завязочки на тонкой накидке, будто желая взяться за само сердце, она с тоской воззрилась на полную луну. Иногда она оборачивалась на таверну – там сейчас кипела жизнь. То порываясь войти туда, то одергивая себя, графская дочь с застывшими на глазах слезами боролась со своими душевными порывами.

– Дочь моя, почему ты стоишь здесь ночью и одна? – спросил Филипп, подойдя к ней.

– Просто прогуливаюсь. – Йева отвернулась.

– Почему не с Эметтой?

– Она в последнее время раздражает меня своей болтливостью…

– Вернись на постоялый двор. Уже похолодало.

Филипп заметил, как она дрожит. Тогда он снял свой тяжелый плащ и заботливо накинул его на плечи дочери.

– Это у нее не от холода, друг мой, – ответил за нее Горрон, кидая на своего родственника многозначительные взгляды.

Из таверны доносились хохот и громкие окрики. Похоже, гвардейцы отводили душу в первой на их пути хорошей таверне и наслаждались множеством блюд. Дверь с грохотом распахнулась. Это Уильям открыл ее пинком ноги и, не рассчитав силы, едва не выбил.

– Ох, сэр Рэй. Вам нельзя много пить, – мрачно говорил он, таща на себе вдрызг пьяного рыцаря.

– Я и не пил… просто пиво крепкое… – осоловело выдавил капитан. – Слегка… голова… Ик-к, в голову чуть пнуло… ударило то есть. Да я хоть сейчас… с вами на поединок!

– Да, с вами сейчас только поединки и устраивать.

Наконец Уильям обратил внимание на стоящих у берега реки вампиров. Он вежливо улыбнулся и приподнял сползающего друга. Капитан, перестав скучивать глазища, неожиданно для себя заметил милое личико Йевы, которое было любо его сердцу, и тут же приосанился.

– Прошу простить меня за столь… неподобающий вид, – виновато произнес рыцарь, выпячивая грудь. – Я сожалею, что вы стали… свидетелями… Уильям, да чтобы вас черти отодрали в зад! Не держите меня, я в силах сам стоять на… ногах!

Стоило Уильяму со вздохом перестать держать его за шкирку, как капитан с грохотом сложился на землю. От этого он тут же выругался всеми известными бранными словами, так лихо изрыгая их, что Йева сделалась белее обычного. Таким капитана она никогда не видела.

– Я вижу, ты нашел общий язык с моим капитаном гвардии, – холодно заметил Филипп.

– Прошу, извините его, – сдержанно улыбнулся Уилл. Он отчего-то чувствовал себя виноватым. – Ему остальные конники подливали да подливали, а он не отказывал… Они и победу над ехидной отметили, и погибших вспомнили, да и на спор пили, чего уж там… Если вы не против, я отнесу его в комнату.

Граф сухо кивнул.

Уильям играючи взвалил на плечи капитана, будто малое дитя, и бодрым шагом направился к постоялому двору. Им вслед с разочарованием посмотрела Йева, для которой рыцарь был воплощением галантности, порядочности, а стал обычным мужланом. Как говорится, истинное лицо человека всегда отражается в чарке вина. И в эту ночь, полную горестных дум и открытий, мир для нее стал еще серее и теснее. Сняв с себя тяжелый, подбитый мехом плащ, она молча вернула его отцу и в таком же молчании развернулась и пошла в сторону постоялого двора.

– Говоришь, судьбу Пайтрис не повторит? – вкрадчиво шепнул Горрон.

– Это всего лишь женские чувства, – тоже шепотом ответил граф. – Они, женщины, как быстро влюбляются, так же быстро и забывают про эту свою любовь, стоит ей пропасть. Пролетят годы – и она его забудет!

– Но это не значит, что тебя она простит!

Покачав головой, Горрон тоже пошел на постоялый двор, где его слуги уже сняли комнату.

Между тем Уильям укладывал в постель похрапывающего, как конь, сэра Рэя. От того разило алкоголем, мужским потом, грязью, железом и лошадьми… Из-за своего чуткого обоняния, становившегося в таких ситуациях не даром, а проклятием, вампиру пришлось отворить ставни. Внутрь ворвался благодатный свежий воздух.

Из комнаты Уилл увидел старого графа, когда тот неспешно, словно в раздумьях, шел к постоялому двору. Уже под окном он вскинул седую голову и встретился взглядом с рыбаком.

Чуть погодя, прихватив тугие ножны, Уильям вышел в коридор. Ему показалось, что граф был не в духе, так что он собирался укрыться где-нибудь во тьме, за домами – благо луну заслонили облака, – и попробовать пофехтовать в одиночестве. Но по лестнице с третьего этажа уже спускался Филипп, который все услышал. Он одарил рыбака ледяным взглядом и, поманив за собой рукой, покинул здание.

Они вместе двинулись по главной улице, почти черной, кое-где выхватываемой из мрака светом масляных фонарей. Затем вышли из города – и вновь в эту злополучную рощицу, которая за этот день стала свидетельницей многих печалей.

За всю дорогу Филипп не произнес ни слова, а у Уильяма сложилось впечатление, что его покровитель лишь выполняет свое обещание, не более того… Именно поэтому он не настаивал и ни о чем не спрашивал. Они вошли под сень сосен и погрузились в полную темноту. Обнажив клинок, граф принялся объяснять Уильяму его ошибки с прошлой тренировки. Объяснял кратко, холодно, но все же объяснял. Природная учтивость Филиппа не позволила ему ни срываться на рыбаке, ни как-то упрекать его – все он делал тактично, последовательно.

Время тянулось медленно, и участники поединка, желая как можно скорее покончить с занятием, уже через полчаса вложили мечи в ножны.

– Спасибо вам, господин, – поблагодарил Уильям.

– Пойдешь проведывать свою подругу? – спросил сдержанно Филипп, взглянув на висевший на поясе подопечного холщовый мешочек с ягодами.

– Да.

– Хорошо.

С этими словами он, растеряв всякий интерес, привычно энергичным шагом направился к городу. Уильям посмотрел ему вслед рассеянно, смущенно. Нечто нехорошее витало в воздухе. Что-то поменялось после разговора Горрона и Филиппа… Да и в самой семье Тастемара чувствовался разлад, а его причина, как казалось Уиллу, крылась в нем самом.

В чем же дело?

Отягощенный думами, он дождался, когда его покровитель пропадет за стенами города, а сам развернулся и побрел к реке. Извиваясь между каменных глыб, речушка бежала по предгорным равнинам, а Уилл глядел на нее, вслушивался в этот спокойный рокот и думал о доме. Ему нравился Корвунт, в чем-то похожий на Вардцы. Но что-то тревожное начало происходить здесь, а он не понимал причин. Вспоминая то слезы Йевы, то равнодушный взгляд Филиппа, он зашел за небольшую скалу и позвал:

– Вериателюшка…

После всплеска из рокочущей воды к нему вышла черноволосая девушка. Кривовато улыбнувшись, будто порой забывая, как это делается, она протянула свои белые ручки к Уильяму – и тот заключил ее в объятия.

– Я скучал, –