с тылу англичан в деревне Селецкой.

В быстром темпе, с короткими привалами вел Солодухин питерцев по заснеженным, но еще не замерзшим болотам. Лошади проваливались по брюхо в ледяную воду, бойцы с трудом вытаскивали и орудия, и лошадей.

Англичане обнесли Шенкурск несколькими рядами проволочных заграждений, понастроили блокгаузов с пулеметными гнездами, на разных высотах установили орудия, снятые с морских кораблей. Шенкурский гарнизон насчитывал три тысячи английских, американских, шотландских солдат, вооруженных отлично, одетых прекрасно.

Уборевич тщательно обдумал шенкурскую операцию и решил штурмовать городок с трех сторон тремя сводными отрядами.

Накануне нового, девятнадцатого года первый отряд в составе Нарвского, Гатчинского, Рязанского батальонов направился на Шенкурск с железнодорожной станции Няндома.

Отряду предстояли многодневные переходы при тридцатигра-дусных морозах, в безлюдной тайге. Отряд вели местные охотники, знавшие тайгу как собственную вежу. Следом выступил второй отряд, состоявший из Питерского рабочего, Инженерного батальонов, егй путь из погоста Кодема на Шенкурск пролегал еще более глухими лесами; третий отряд был составлен из Морского, Северного полков, четырнадцати тяжелых и легких орудий, кавалерийского эскадрона. С этим отрядом был сам Уборе-вич: он надеялся по реке Ваге незаметно подойти к Шенкурску,

Отряд подошел к Шенкурску двадцать пятого января. Разведка донесла, что противник уже знает о приближении красных.

Уборевичу тоже не терпелось узнать об англичанах, Хаджи-Мурат вызвался проникнуть в Шенкурск.

— Иди, но будь осторожен. Если поймают, висеть тебе на первых воротах,— остерег Уборевич.

— Ха! Что нам Шенкурск, мы Клондайк видали!

Хаджи-Мурат ушел ночью, пообещав вернуться к рассвету. Время летело, Хаджи-Мурата не было. Утром Уборевич решил хотя бы издали взглянуть на городок, о котором так много думал в последние дни. Сопровождаемый проводником, он пробрался на таежную опушку.

ШенкурСк показался ему старинной гравюрой на зимнем фоне. Над улицами и домиками возвышались голубые, с золотыми звездами купола кафедрального собора; всюду росли прямые от мороза стволы дымов. Деревянные петушки на коньках крыш, резные ставни, узорчатые столбики крылечек и калиток были погружены в белый сон. Уборевич увеличил резкость, и в бинокле поплыли ворота, амбары, сараи, улочки с походными кухнями, пулеметы, поставленные на лыжи, пушки, глазевшие в небо.

Он вернулся на бивак и, не дожидаясь Хаджи-Мурата, послал в Шенкурск новых разведчиков. Вечером, в звездной темноте бойцы приволокли пленного английского офицера, за ним, прихрамывая, подошел Хаджи-Мурат.

Пленный показал, что командование гарнизона, узнав о подходе красных отрядов, решило сдать Шенкурск без боя и отступить на Северную Двину.

— Когда англичане покинут город? — спросил Уборевич.

— Сегодня ночью,— ответил пленный.

Утром отряды Уборевича заняли Шенкурск. В тот же день он получил телеграмму из Москвы: боевые его друзья Петр Солодухин и Алексей Южаков отзывались в распоряжение Реввоенсовета, ему же приказывалось готовиться к новому походу против интервентов на реку Онегу.

Уборевич пригласил к себе Южакова, грустно сказал:

— Друг Алеша, мы расстаемся. Тебя отзывают в Реввоенсовет, но я уверен, что мы еще увидимся. До скорой встречи!

23

...После победы над английскими интервентами в лесах Севера молодой начдив Иероним Уборевич был назначен командующим Четырнадцатой армией.

Он разгромил Добровольческий корпус генерала Кутепова потом вместе с Тухачевским добивал Деникина, с Фрунзе сокрушал барона Врангеля. '

На него возложили операцию по уничтожению банд Махно и Петлюры, он ликвидировал их.

Его молниеносные и смелые действия привели к полному поражению Вторую армию белых под Мелитополем.

Летом двадцать первого года Уборевич стал командующим Пятой армией. К тому времени Пятая армия уже прошла блистательным путем от берегов Волги до Байкала, непрестанно сражаясь и побеждая колчаковцев и многочисленных иностранных их союзников.

Уборевич принял Пятую армию, когда она очищала Монголию от разноплеменных разбойников барона Унгерна. Еще в дороге молодой командарм узнал о пленении Унгерна; барона арестовала его же охранка и выдала красному командиру Константину Рокоссовскому. «Желтого дьявола монгольских пустынь» привезли в Иркутск.

Уборевич много слышал о жестокостях атаманов Анненкова, Семенова, Калмыкова, но слухи о бароне Унгерне показались ему бредом больного воображения. Он решил сам, и как можно беспристрастнее, допросить Унгерна.

Перед ним предстал высокий тридцатипятнлетний мужчина в цветном халате; белокурые волосы обрамляли желтый выпуклый лоб, длинные усы свисали по углам тонкогубого рта. Спокойно, с подчеркнутым хладнокровием, сел Унгерн на предложенный стул, закинул ногу на ногу.

Уборевич протер платочком пенсне и тоже спокойно разглядывал барона. Потом спросил:

— Ваша фамилия?

— Роман Унгерн фон Штернберг.

— Социальное происхождение?

— Потомок древнего рода прибалтийских баронов.

— Чем занимались предки?

Были членами ордена меченосцев. Участвовали в крестовых походах. Сражались с русскими в разные времена истории...

— И с Александром Невским?

— Проявили чудеса храбрости в бою на Чудском озере.

— Рыцари были разбиты в том бою.

В разбитых армиях тоже есть храбрецы и герои. Вот я пленник, но кто посмеет обвинить меня в трусости?—усмешка промелькнула в рысьих глазах барона.

В храбрости и выдержке вам не откажешь. Кстати, почему на вас- такой необыкновенно яркий халат? — полюбопытствовал Уборевич.

— Подарок монгольского богдогэгэна.

— Он глава ламаизма в Монголии?

— Верно, но ему принадлежит и вся полнота светской вла-сти. Ламы же почитают его как живого бога. Но халат — мелочь, халат — пустяк! За особые заслуги богдогэгэн присвоил мне особые символы высшей власти.

— Что это за символы?

— Я имел зеленый паланкин, желтые поводья, трехочковое павлинье перо — знаки отличия для самых высокопоставленных лиц. Получил высший княжеский титул «ван» и звание «Дающего развитие государству Великого Героя».

Унгерн попросил разрешения закурить, подправил мундштуком белые усы. Тихая безмятежность стыла в его тонком узком лице.

— За какие же заслуги такие высокие знаки власти?

— Я прогнал китайцев, захватил монгольскую столицу Ургу, восстановил на престоле богдогэгэн^. Разве этого мало, чтобы стать вторым лицом в государстве?

— Он был вашим пленником. Полновластным диктатором в Монголии являлись вы, барон. Теперь богдогэгэн называет вас палачом монголов и распутным вором.

— Так он же теперь ваш пленник! Такова диалектика трусости любого труса, даже если он живой бог на земле.

— Диалектика трусости? Вы склонны пофилософствовать даже в самый неподходящий момент. Как очутились в Монголии?

— Александр Федорович Керенский послал меня