После долгих размышлений Байкалов решил направить против Пепеляева Сводный отряд Строда. Он вызвал к себе Стро-да и Донаурова. Разговор происходил в декабрьских сумерках, в чадной, смутной тишине.

— Ценою собственной жизни, Строд, не пропусти Пепеляева на Якутск. Не сомневаюсь в твоем мужестве, но вдохни решимость в красноармейцев. — Байкалов взял со стола запечатанный конверт, постучал по нему пальцем. — А тебе, Донауров, поручаю старое, но слегка измененное задание: в этом письме обращение ревкома к генералу Пепеляеву. Мы предлагаем ему прекратить поход и сложить оружие под гарантию полной неприкосновенности. Ты вручишь генералу обращение, скажешь, что переходишь на его сторону, а потом проберешься в Охотск. Все просто и ясно, как жизнь и смерть. Проводником с тобой идет, конечно, Джергэ?

— Кто же кроме? Правда, Джергэ не успел еще просушить свои торбаса от прежних походов, но он сушит их на охотничьей тропе,— ответил Строд.

— Джергэ — лучший проводник наших отрядов. Да будет лебяжьим пухом снежная ваша постель, да не обледенеют ваши торбаса, да хватит пороху до самой победы. За победу!— Байкалов сдернул салфетку со столика, стоявшего в красном углу, разлил по стаканам спирт.

Андрей поднял стакан — рыжие точки огня заиграли в прозрачной влаге, Байкалов уловил его грустный взор и добавил:

■— За здоровье твоей Феоны!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В морозном тумане потрескивали сосны, ухал лед, разламываясь на речках, скрипел под полозьями нарт снег. Путь становился все непролазней, и все чаще приказывал Строд браться за топоры. Бойцы пробивали просеку в зарослях, оленей и лошадей непрестанно выволакивали из сугробов.

Страшную опасность представляли наледи: вода, выступавшая нз-подо льда, шипя и дымясь, разливалась на многие версты. Нельзя отступиться и нельзя упасть в эту воду: пришлось бы разводить костры, спасая пострадавшего.

На ночлег останавливались, только когда зажигались звезды. Наступало сладостное время, бойцы раздували костры, кипятили чай, варили кашу с оленьим салом. Озаренные дымным огнем, копытили снег олени, добывая ягель, звучно хрумкали овсом лошади.

После ужина бойцы, окольцевав костры, укладывались спать на еловых лапах и засыпали, будто проваливались в пропасть. Бодрствовали только Строд, Андрей, Джергэ да часовые на своих постах. Джергэ запевал песню; протяжная, она отвечала душевному настроению Донаурова, и думалось ему: песня рождалась из белизны и безмолвия таежного мира, и, хотя мир был безлюден и равнодушен ко всему, Андрей не чувствовал себя в нем одиноким и приниженным. Песня говорила о единстве неба, тайги и человеческого сердца.

Джергэ пел, скашивая на Андрея белки своих ночных глаз. Он пел о времени, что уходит в вечность, о родном наслеге, в котором ждет его жена. Пел о своих оленях, что копытят снег в поисках ягеля, о ягоде бруснике, что поспевает под снегом, о северных морозах, о которых шепчутся звезды.

Андрей лежал на еловых лапах, продолжая слушать охотничью песню, а мечта его снова и снова улетала в страну по ту сторону звезд, где правят красота, поэзия и любовь. Белая тайга и звездное небо приобретали какое-то магическое значение. «Цель магии — заставить природу служить человеку. Когда совершаются всякие магические ритуалы, люди начинают верить в чудодейственную волю прорицателей и шаманов. Магия всегда была орудием религиозного устрашения. Говорят, есть любовная магия, она возвращает утраченную любовь. Достаточно спалить на огоньке свечи волосы любимой, или подбросить под ее подушку одолень-цветок, или вырвать ее след с корнем папоротника — и будет восстановлена вся свежесть любви. Правда ли это, возможно ли это? Я продал бы дьяволу душу, лишь бы немедленно вернуть Феону, ее улыбающиеся губы, весь ее стремительный облик...»

Андрея разбудили выстрелы. Он вскочил с заиндевелых веток, увидел окруженного бойцами всадника.

— К то вы такой? — спрашивал пленного Строд.

*— Разведчик из дружины генерала Пепеляева,—отвечал пленник, нелюдимо оглядывая бойцов. — Ездил по улусам с воззванием к населению, ночевал на этой поляне, сегодня думал, что подошел наш авангард, но ошибся.

— Дайте-ка воззвание генерала... — Строд с кипой прокламаций присел к костру. Джергэ подбросил дров. Взметнулось пламя, и Строд прочел:

— «Братья-красноармейцы! Мы и вы — русские люди, нам одинаково дороги интересы родины, мы гордимся ее величием, а те, кто вас посылает расстреливать народ, убегут в первую трудную минуту...

Перешедшим к нам до бея и во время боя предоставляется право вступать в наши ряды под бело-зеленое знамя свободы...» 1

— Воззвание написано со слезой, только вот автор его, Куликовский, не заслуживает доверия. Авантюрист с размахом. К тому же самозванец,—презрительно сказал Строд.

Какой же он самозванец? Он не самозванец,— возразил пленный.

— Куликовский величает себя губернатором Якутской провинции.

— Его назначил на этот пост Дитерихс.

— И Дитерихс — самозванец. Расскажите-ка лучше, прапорщик, как Пепеляев захватил Нелькан?

— Мы шли к Нелькану двадцать дней, в пути съели все, что взяли в Аяне. Потеряли и весь транспорт, но генерал надеялся внезапным ударом захватить красные пароходы с продовольствием. Однако мы вошли в пустой и голодный поселок, осенняя распутица мешала и возвращению в Аян. Одним словом, оказались в ловушке, добровольцы съели бродивших по Нелькану собак, перестреляли ворон, сварили все невыделанные кожи.

— А генерал Пепеляев сидел и смотрел на гибель своих дружинников? — удивленно спросил Строд.

— Хотите, чтобы я возвел напраслину на генерала? Стреляющий по орлу попадает в самого себя.

— Даже так! Что же совершил генерал Пепеляев для спасения вашего?

о —■ Он разыскал тунгусов, заставил их снабжать нас олениной, а сам отправился в Аян, одолев триста верст по бездорожью за неделю. Через двенадцать дней из Аяна прибыл транспорт с провиантом, угроза голодной смерти исчезла. Разве это не подвиг?

— Сожалею, что такой человек, как Пепеляев, воюет против своего народа. Но Пепеляев надеялся совершить

1 Воззвание Пепеляева, хранится в Центральном музее Советской Армии. (Прим, автора.)

увеселительную прогулку из Аяна в Якутск, верил, что победу достанет легко и бескровно...

Напротив, генерал постоянно говорит дружинникам, что борьба будет ужасной. Но он убежден в победе. — И вдруг прапорщик широко улыбнулся.

— Вспомнили что-то смешное?

— Земский собор во Владивостоке припомнился, когда Ди-терихс и его генералы в одеждах думных бояр, увешанные иконами, совершали крестный ход. Средневековье