жены жили с ним в Вольфенбюттеле; он полностью посвятил им то небольшое наследство, которое она оставила. Но его противники осуждали его по всей Германии как чудовищного атеиста. Он бросил им вызов и осмелился выступить против человека, который платил ему жалованье: когда Карл Вильгельм Фердинанд, ныне (1780) герцог Брауншвейгский, бросил в тюрьму молодого еврея, вызвавшего его неудовольствие, Лессинг посетил юношу в тюрьме, а затем взял его к себе в дом, чтобы вернуть здоровье.

Его собственное здоровье пошатнулось. Его зрение стало настолько слабым, что он едва мог читать. Он страдал от астмы, ослабления легких, затвердения артерий. 3 февраля 1781 года, во время визита в Брунсвик, он испытал сильный астматический приступ, и его вырвало кровью. Он наставлял своих друзей: «Когда увидите, что я вот-вот умру, позовите нотариуса; я заявлю перед ним, что умираю ни в одной из господствующих религий».81 15 февраля, когда он лежал в постели, в соседней комнате собрались друзья. Внезапно дверь его комнаты открылась, появился Лессинг, согбенный и слабый, поднял в знак приветствия шапку, а затем упал на пол в апоплексическом ударе. Один из теологических журналов сообщил, что после его смерти сатана унес его в ад как еще одного Фауста, продавшего свою душу.82 Он оставил так мало денег, что герцогу пришлось оплатить его похороны.

Он стал предвестником величайшего литературного века Германии. В год его кончины Кант опубликовал эпохальную «Критику чистого разума», а Шиллер — свою первую пьесу. Гете смотрел на Лессинга как на великого освободителя, отца немецкого Просвещения. «При жизни, — сказал Гете тени Лессинга, — мы почитали вас как одного из богов; теперь, когда вы умерли, ваш дух царит над всеми душами».

VI. РОМАНТИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ

Гете выступал от имени небольшого меньшинства; подавляющее большинство немецкого народа цеплялось за свое христианское наследие, и они приветствовали как боговдохновенного поэта, воспевшего их веру. Через шесть лет после того, как Гендель взбудоражил по крайней мере Ирландию небесными песнями «Мессии», Фридрих Готлиб Клопшток завоевал сердце Германии первыми пылкими кантами «Мессии» (1748–73).

Клопшток родился в 1724 году, опередив Лессинга на пять лет и пережив его на двадцать два. Лессинг, сын священнослужителя, стал вольнодумцем; Клопшток, сын юриста, главной задачей своей жизни считал сочинение эпической поэмы о жизни Христа. Он так увлекся своей темой, что опубликовал первые три канта, будучи еще двадцатичетырехлетним юношей. Эти нерифмованные гекзаметры завоевали столь благодарную аудиторию, что когда год спустя он сделал предложение своей кузине, к ней пришли письма из разных уголков Германии с настоятельной просьбой принять его; она отказалась. Но Фредерик V Датский по рекомендации своего министра Иоганна фон Бернсторфа пригласил Клопштока приехать, жить при датском дворе и закончить свой эпос за четыреста талеров в год. По дороге в Копенгаген поэт полюбил гамбургскую поклонницу Маргариту Моллер; в 1754 году он женился на ней; в 1758 году она умерла, разбив ему сердце и омрачив его стихи. Он помянул ее в пятнадцатом канто «Мессии» и в некоторых из самых трогательных своих од. Он прожил в Копенгагене двадцать лет, потерял популярность после увольнения Бернсторфа, вернулся в Гамбург и в 1773 году опубликовал последние канты своей огромной поэмы.

Она началась с призыва, перекликающегося с Мильтоном, а затем в двадцати кантах поведала священную историю от размышлений Христа на Елеонской горе до его вознесения на небо. Потратив на написание эпопеи почти столько же времени, сколько потребовалось Иисусу, чтобы прожить ее, Клопшток завершил ее благодарственным Te Deum:

Я достиг своей цели! Эта волнующая мысль пронзает мой дух. Твоя всемогущая рука, мой Господь, мой Бог, одна провела меня мимо более чем одной темной могилы, прежде чем я смог достичь этой далекой цели! Ты, Господи, исцелил меня до сих пор, Пролил свежее мужество в мое замирающее сердце, Которое держало смерть в близком окружении; И если я смотрел на ужасы, их темные очертания Вскоре исчезали, ибо Ты защитил меня! Быстро они исчезли. Спаситель, я воспевал завет милосердия Твоего. Я прошел свой страшный путь! Моя надежда была на Тебя!83

В ортодоксальной Германии «Мессию» встретили как лучшую поэзию, написанную на немецком языке. Гете рассказывает о франкфуртском советнике, который читал первые десять канто «каждый год на Страстной неделе и таким образом освежался на весь год». Что касается его самого, то Гёте мог наслаждаться эпосом, только «отбросив некоторые требования, от которых не желает отказываться развивающаяся культура».84 Клопшток так обильно изливал свое благочестие в стихах, что его поэма превратилась в череду лирических стихов и бахианских хоралов, а не в плавное повествование, каким должен быть эпос; и нам трудно следить за лирическим полетом на протяжении двадцати канто и двадцати пяти лет.

Как Вольтер породил свою противоположность в Руссо, так и Лессинг своим скептицизмом, рационализмом и интеллектуализмом заставил Германию ощутить потребность в писателях, которые, напротив, признали бы место и права чувства, сентимента, воображения, тайны, романтики и сверхъестественного в человеческой жизни. У некоторых немцев этого периода, особенно у женщин, культ Empfindsamkeit (чувствительности) стал религией, а также модой. В Дармштадте существовал «Кружок чувствительных», члены которого сделали принципом и ритуалом чувства и эмоциональное выражение. Руссо был мессией этих духов. Его влияние в Германии было гораздо большим, чем влияние Вольтера; Гердер и Шиллер признавали его как источник; «Критика практического разума» Канта была пропитана Руссо; Гете начал с Руссо («Gefühl ist Alies»), перешел к Вольтеру («Gedenke zu leben!») и закончил тем, что столкнул их лбами. Из Англии тем временем пришли поэты чувства, Джеймс Томсон, Уильям Коллинз, Эдвард Янг, и романисты чувства, Ричардсон и Стерн.