— И что же делать, командор? Будем как сейчас украдкой отщипывать от планеты крохотные кусочки её богатств, ежесекундно рискуя техникой и солдатами, ежедневно теряя их? Вы знаете, сколько стоит доставка сюда одного механоида?! Мы теряем больше, чем получаем!

— Я знаю, сир.

— Мне кажется, военным пора как следует взяться за эту планетку.

— Для того я и прибыл сюда.

— Но где наша армия, где ваши солдаты, где моё подкрепление? Где десантные транспорты с легионерами? Где летающие крепости, о которых так много говорили, обсуждая бюджет? Где полчища механоидов и киберфлайеров? Где всё это?

— На своих местах.

— Я думал, эти места находятся здесь.

— Вы ошибаетесь, сир.

— Хватит загадок, командор. Что вы намерены предпринять?

— Я привёз бомбу, сир. Очень большую бомбу. Просто гигантскую. Через шесть часов мы сбросим её на Фурсу.

Хайт уже чуял дымы родной деревни. Он спешил, предвкушая встречу с жёнами, подбирая слова для беседы со старейшиной. Хайт надеялся, что теперь его провозгласят младшим вождём и позволят возглавить команду из трёх охотников.

Как бы хорошо каждому дать рацию!

Он вышел на знакомую тропу, миновал расставленные ловушки, с разбегу перепрыгнул через обмелевший ручей — и едва не наступил на некий предмет, поблёскивающий в траве.

Хайт не сразу поднял находку. Сперва он внимательно осмотрелся, прислушался. Потом срезанным прутом осторожно тронул блестящую штуковину. Чуть сдвинул её. Шагнул ближе, присел.

Это была рация. Не какая-то там поделка, нет. Самая настоящая рация — до недавнего времени такие были только у хаммов.

Откуда она здесь взялась?

Затаив дыхание, прикусив зелёный язык, Хайт шестипалой ладонью осторожно накрыл находку и, чуть выждав, поднял её.

Рация была довольно тяжёлая и, вроде бы, монолитная.

Он стал включать её сразу. Сперва постучал по ней рукоятью ножа. Потом поскрёб когтем грязный корпус. Щёлкнул пальцем по тусклому индикатору. Дунул на кнопки.

Кто её здесь потерял? Невесть как оказавшиеся хаммы? Или городские умники из Центра Сопротивления?

Так ли уж важно?

Хайт нашёл кнопку включения. Опустил на неё палец. Нажал — мягко, будто больного места касался.

Индикатор засветился синим. На нём появились какие-то буквы и чёрточки. Рация пискнула, хрюкнула — и зашипела, заклокотала, забулькала.

Хайт широко улыбнулся и приложил работающий прибор к уху.

— …Бомба развалится на многие миллионы кусочков. И каждый из них упадёт в нужное место. Частицы распределятся по поверхности Фурсы с разной плотностью: где аборигенов больше, там осколки бомбы лягут плотнее. Они разные. Одни выглядят как игрушки. Другие похожи на мобильные рации. Третьи словно бы музыкальные шкатулки. Фурсяне не пройдут мимо таких находок. Они обязательно их подберут и принесут домой. Каждый будут беречь своё неожиданное приобретение. Отведёт ему лучшее место в доме. И позовёт соседей, чтобы похвастаться…

Хайт поставил рацию в Золотой Угол своего дома, на место, куда падал свет из трёх круглых окон, и где испокон веку хранились семейные реликвии.

«Надо будет позвать дядюшку Лаха, — подумал Хайт, отступив на середину комнаты и издалека любуясь сверкающей находкой. — Но завтра. Не сегодня.»

Ему ещё предстоял разговор со старейшиной. Да и соскучившиеся жёны требовали внимания.

Хайт прошёлся по дому, навёл порядок: повесил над печью маскировочный плащ, поставил сапоги на полку для сушки, убрал в оружейный ящик трофейный иглометатель, положил на видное место радиомодули, вырезанные из тел хаммов, — чтоб не забыть прихватить их с собой. У него было прекрасное настроение. Хотелось петь и танцевать.

Но ещё больше хотелось хорошенько испытать рацию.

Он чувствовал себя словно ребёнок, получивший в подарок желанную игрушку. Ему было немного неудобно за себя — ведь настоящий воин должен быть бесстрастен и холоден. Чувства, эмоции — это последнее, чем должен руководствоваться взрослый мужчина в своих поступках.

Хайт сел в плетёное кресло, вытянул ноги, прикрыл глаза.

Потом взял с подоконника газету недельной давности, просмотрел заголовки.

Потом…

Честно сказать, он и сам не вполне понял, как очутился возле полки, обитой золотой тканью.

Рация, реагируя на прикосновение, подмигнула хозяину и что-то прошипела.

Хайт прибавил громкости и повернул ручку настройки.

Странная, непривычная, но удивительная притягательная музыка наполнила старый дом.

Хайт замер, не смея дышать.

— …Сперва это будет музыка. Аборигены привыкнут к ней довольно быстро, и уже не смогут обходиться без неё. Потом появятся песни с вполне безобидными текстами. Затем — адаптированные мюзиклы, постановки, спектакли, чтения. Пройдёт несколько лет, и бомба начнёт проецировать изображения. На первых порах это будут просто картинки с комментариями. Потом фурсяне увидят художественные фильмы, образовательные программы, документальное кино. Возможно, к тому времени кто-то догадается, куда всё идёт, и попытается оставить процесс. Но будет уже поздно. Аборигены увидят, как живут миры Конфедерации. Они поймут ущербность своего существования, собственную неполноценность. Они возжелают благ и красивой лёгкой жизни. Они поверят, что мы дадим это им. Двадцать лет — и они вручат нам свою планету. Сами, безо всякого принуждения. Фурса станет нашей со всеми ресурсами и со всем населением. Навсегда…

Вечером в деревне был праздник: новый младший вождь отбирал трёх человек в свою команду. Шумное пьяное веселье продолжалось долго. И уже поздно ночью, когда певцы осипли, а плясуны выбились из сил, пошатывающийся от вина и усталости Хайт вынес из своего дома небольшой блестящий прибор.

Он хотел, чтобы странную, волнующую музыку услышали все.

И он включил рацию.

Куда уходят герои