Шрифт:
Закладка:
Блистающая в самом зените Капелла увеличивала мало-помалу свое сияние и затмила как соседние Кастор и Поллукс, так и Альдебаран в созвездии Тельца и звезды Большой Медведицы. Геолог был ослеплен блеском этого шара, который сиял в двести пятьдесят раз ярче солнца. Ему казалось, что он сгорит в этом гигантском костре. Но понемногу последний стал уменьшаться, сравнялся с остальными звездами и, наконец, исчез на темном фоне неба. Геолог уносился все выше и выше к новым – белым, желтым, красным и голубым звездам, лучи которых лишь в течение сотен веков могут достигнуть Земли.
Все эти звезды в свою очередь казались сперва ослепительными светилами, затем уменьшались, бледнели и пропадали вдали…
* * *
В это время на далекой темной песчинке, на Земле, затерянной где-то среди множества светил и планет, не было еще и в помине человека. Посев Божий был совсем еще зелен, но жизнь, посеянная на Земле, умирая и вновь рождаясь, принимала все более и более совершенные формы.
Шел миоцен, вторая эпоха третичного периода.
На месте теперешней Европы еще в период эоцена образовался из островков обширный материк, на котором раскинулись степи, болота и дремучие леса. Но материк этот, соединенный с Африкой средиземноморской низменностью, существовал недолго. Океан вторгся в низменность и опять отделил нашу часть света от Африки. Над нынешней Баварией, половиной Испании и Францией сверкали волны вновь образовавшегося моря. На этом море выделялся прелестный Швейцарский остров, а рядом с ним Карпатский. Часть этого огромного моря под названием Средиземного существует и в наши дни.
Другое обширное, хотя и неглубокое внутри материковое море, известное геологам под именем Сарматского, покрывало все славянские земли. Оно тянулось от места нынешней Вены до самой Азии, через нынешние моря – Черное, Каспийское, Аральское и часть Монголии. Вся Босния, Словения, Венгрия, Штирия, Итальянская низменность, Мальта и Сицилия были пока под водой.
На берегах этого моря и в лесах тогдашней Европы красовались фиги, акации, пальмы и дубы наряду с кипарисами, лавровыми и мамонтовыми деревьями; вязы и ольхи росли в соседстве с миртами и магнолиями. Число растительных пород было необыкновенно велико – гораздо больше, нежели в предыдущее периоды.
Равномерность климата исчезла, и понемногу начали определяться времена года. Леса населяло многочисленное, разнообразное пернатое царство. Неизвестные ныне в Европе виды, как, например, попугаи, жили рядом с птицами, до сих пор обитающими в нашей части света.
В царстве животных также произошли значительные перемены. Появилось много новых видов. В жизни Земли наступил прекрасный момент. Мир млекопитающих заблистал богатством форм и окончательно утвердил свое господство на земле.
Креодонты, не умевшие приспособиться к новым условиям жизни, уступили место другим хищным видам. Их заменило жадное и коварное семейство кошек, а также новая группа животных, по строению своему представлявших что-то среднее между собакой, гиеной и медведем, так называемые амфиционы. Появляются также животные, иапоминающие куницу и выдру. Неуклюжий безрогий ацератерий, предок носорога, пасся рядом с тапиром и безрогим волом, а на обширных степях гуляли рогатые дикроцеры, первые антилопы и гиппарионы, предки лошадей. Совершенствовавшиеся копытные дали новых отпрысков – хоботных, которые сразу же заняли первенствующее положение на земле. Действительно, мастодонт и динотерий представляли собой самых громадных и могучих животных того времени.
Кроме всех упомянутых, появилась еще одна интересная порода, приспособленная исключительно к пребыванию на деревьях – четверорукие или обезьяны.
На огромном континенте Азии и в Америке появляются другие млекопитающие, поражающие своим внешним видом. Некоторые из них отличаются такими огромными, фантастическими головами, что напрасно было бы искать ныне на земле что-либо подобное.
Это были сиватерий и титанотерий.
* * *
Профессор Браннич, все еще находящейся в пространстве, вдруг заметил, что все звезды зашевелились и пустились в какой-то бестолковый, дикий танец. Прелестные огоньки вдруг превратились в сверкающие глаза страшных чудовищ, которые с рычанием гнались друг за другом и боролись не на жизнь, а на смерть. Дракон ринулся на Геркулеса, который в свою очередь бросился на него и на Луну. Лев осторожно подходил с тыла к Большой Медведице, на которую с другой стороны напала свора Псов. Чудовищные Змеи обвивались вокруг Центавров, а Скорпионы вонзали в них свои ядовитые жала. Небо сделалось пурпурным от крови и дрожало от шума, с которым изувеченные звезды падали одна за другой в пропасть.
У профессора волосы на голове встали дыбом и глаза вышли из орбит.
– Конец света! – прошептали его побледневшие губы.
Вдруг он заметил какой-то быстро приближающийся к нему шар. Еще одно мгновенье – и огромное тело, на котором он различал контуры материков и морей, всей тяжестью рухнет на него.
– Я погиб! – испуганно воскликнул он.
Лесная идиллия. – Мастодонт, царь плиoцена
– Что с вами, профессор? – раздался над его ухом веселый голос лорда Кэдогана. – Вы мечетесь и стонете, словно вас кто-то бьет.
Геолог открыл глаза и понял, что путешествие в пространство было не более чем сон.
В действительности же он лежал рядом с лордом на мягком ковре лесных трав.
– Я видел ужасный сон, – пробормотал он, придя в себя, и начал рассказывать пережитый кошмар.
Было еще темно. Вокруг стояла мертвая тишина. Вдруг где-то вдали раздался глухой, низкий звук.
Эхо принесло его в лес, где он, перекатившись насколько раз, растаял вдали. Вскоре этот низкий, протяжный звук повторился громче прежнего, а затем послышались плеск воды, храп и тяжелое дыхание. Они наполнили весь лес и разбудили крепко спавшего Станислава.
Геолог не мог объяснить себе, что значат эти звуки.
Храп, сопение и плеск воды усиливались, производя оглушительный шум. Казалось, что стаи буйволов, тигров и слонов борются в волнах реки. Лорд вслушивался некоторое время в этот шум, затем, взглянув на профессора и на Станислава, от всей души расхохотался.
– Самая невинная забава в семейном кругу, – произнес он в объяснение своему смеху.
– Забава?
– Да, да! Ведь и гиппопотамы имеют право забавляться.
– Но ведь это рычание съедающих друг друга зверей! – заметил Станислав.
– Это тебе так кажется, так как ты не привык к голосам свободных граждан дремучих лесов. Я их отлично знаю, этих гиппопотамов. Я две ночи охотился на берегу Нила на этих «сыновей ада и нечистой силы», как вежливо называют их арабы. В первую ночь мы несколько раз выстрелили из нашей лодки в лоб огромного зверя, но, как потом оказалось, пули засели в толстой коже чудовища и только раздразнили его. Вторая ночь была гораздо интереснее. Мы усердно выслеживали животное, не подозревая, что оно со своей стороны также будет весьма радо видеть нас. Гиппопотам бросился к нашей лодке с быстротой, которой от него и ждать было нельзя, принимая во внимание его размеры. Мы немедленно угостили его пулей, которая попала ему в самый лоб. Раненое чудовище в одно мгновение очутилось около нашей лодки и ловким движением челюстей расщепило несколько досок. Прежде чем лодка погрузилась в воду, мы успели пустить в чудовище еще пару зарядов. Затем мы очутились в воде. О, я отлично помню эту минуту! Это было презабавно! Мы к берегу, а гиппопотам за нами. Мы бросились в колючие кусты терновника и мимозы, и он туда же. Так мы минут пять играли в прятки, пока не добрались до безопасного места. Лишь там мы поняли, что в кусты терновника и мимозы могут бросаться толстокожие гиппопотамы, но не люди. От моего платья остались живописные лохмотья, окрашенные кровью в красный цвет, а руки и все открытые части моей телесной оболочки совершенно были лишены кожи. Это было презабавно!
