Шрифт:
Закладка:
– Конечно. Земля совершенно обновилась и усовершенствовалась, – недаром эту эпоху называют эоценом, то есть «зарей новой жизни» – но все же здешнему миру млекопитающих еще очень далеко до нашего. Правда, благодаря постоянным изменениям, они отлично приспособились к новым условиям жизни, но все же не забудь, что это первый млекопитающие и мозг их немногим больше мозга гадов.
Профессор был совершенно прав. В сравнении с нынешними млекопитающими это были жалкие существа, очень медленно продвигавшиеся по пути развития. Но все же с каждым тысячелетием мозг их увеличивался, и, что важнее всего, увеличивались полушария так называемого большого или переднего мозга, – а в связи с этим, значит, и ум животного, – за счет малого мозга, или мозжечка.
Сумчатые в эпоху эоцена играли уже второстепенную роль. Их отодвинули на задний план другие млекопитающие, которые все, за исключением нескольких переходных форм, принадлежали к существующим и поныне отрядам этого обширного класса животных. Примером такой переходной формы, такого сборного типа может служить фенакодус, соединявший в себе признаки копытных, хищных и насекомоядных. Особенно многочисленны были копытные, причем в начале эпохи преобладали непарнокопытные, а к концу – парнокопытные.
Непарнокопытные представляли собой огромное количество видов и паслись на тогдашних пышных лугах, в лесах и дубравах целыми стадами. Некоторые из этих животных были небольших размеров, некоторые же величиной с вола и даже больше. Строением тела и нравом большинство из них напоминали нашего тапира, которого смело можно считать последним представителем вымершего рода палеотериев.
Другое непарнокопытное, корифодонт, напоминало туловищем медведя, ногами же слона. В пасти его сверкали крепкие клыки. Несмотря на внешность, мало внушавшую доверие, это было самое мирное травоядное животное.
В средние века эоцена условия для развития млекопитающих были в Европе не вполне благоприятными, но в Америке последние представляли уже в то время большое количество видов. В Северной Америке жили тогда самые интересные животные, которых когда-либо знала земля: диноцеры и тиноцеры. По величине они мало уступали слонам, но отличались исключительным среди позвоночных строением черепа. Мозг их был очень мал, и они были воплощением глупости, дикости и неуклюжести.
В конце эоцена млекопитающие появились в больших количествах и на наших материках. К первым хищным животным, креодонтам, из которых некоторые достигали внушительных размеров и являлись сильными и жадными животными, присоединились представители семейств, известные и теперь, а именно – представители собак, хорьковых и вонючек, а также кошек, хотя последние играли еще второстепенную роль. Предки полуобезьян – лемуров – и обезьян, так называемые пахилемуры, нарушали порой ночной покой обитателей лесов. Но господствовали на материках парнокопытные, из их многочисленных родов и видов добрая половина принадлежала к роду аноплотериев и ксифодонтов. Первые представляли собой неуклюжих созданий с большим хвостом и равнялись по величине оленю; вторые, напротив, были необыкновенно стройны и грациозны и напоминали газель.
Профессор был очень доволен, что обстоятельства позволили ему воочию увидеть все то, что другим палеонтологам известно лишь по окаменелостям. День этот прошел для наших путешественников довольно приятно. В тени деревьев жара была не столь чувствительна; к вечеру же они вышли к извилистой, быстрой реке, окаймленной группами пальм и папоротников. С возвышенности, вдоль которой лежал их путь, рисовалась картина, достойная кисти художника; огромные палеотерии с короткими рогами брели рядом с аноплотериями по направлению к реке. Какая-то крупная птица, прикинувшись спящей, зорко следила за намеченной у берега рыбой. Две большие черепахи с деловитым видом быстро двигались к берегу. Путешественники облюбовали местечко и развели костер, около которого в веселой беседе провели остаток вечера и затем легли спать, не подозревая, какое страшное пробуждение их ждет.
Миоцен. – Мастодонт
Едва геолог закрыл глаза, едва серебристый свет луны залил полное таинственной прелести место, как земля внезапно задрожала и на головы спящим посыпались камни, сорвавшиеся с соседней скалы. Из трещин с шумом вырывались клубы пара и закрыли собой не только луну, но и свежие развалины. Затем хлынул сильнейший ливень.
В одну минуту вода уничтожила пласты, которые природа терпеливо создавала в течение тысячелетий.
Откуда же взялись эти белые облака пара, выходившие словно из открытого клапана парового котла? Откуда взялись они в глубине земли? Что заставило их оставить далекий приют? Причиной всего этого было внезапно уменьшившееся давление. Известно, как велико влияние воды на земную оболочку. Она проникает в самые плотные породы, размывает их, стекает все шире и шире, добирается до самых глубоких пластов и образует реки и целые подземные бассейны. Сообща с высокой температурой и давлением она преобразует все минералы, и чем глубже арена ее деятельности, тем она успешнее. В одном месте она выдалбливает огромные пещеры, в другом заполняет подземные щели и раздвигает их. Здесь она растворяет минеральные частицы, там осаждает их из раствора. Чем глубже она проникает, тем больше она нагревается и тем более увеличивается ее разрушительная сила. Там, где земная оболочка оказывает ей соответственное ее напору противодействие, она остается во внешне спокойном виде, хотя бы и нагретая до высшей точки кипения.
Но стоит только давлению верхних пластов ослабнуть, она мгновенно превращается в пар и происходит взрыв. Равновесие в давлении нарушено, и один взрыв ведет за собой другие, если только в соседстве имеются прочие водные бассейны.
На поверхности земли эти взрывы проявляются так называемыми землетрясениями. Внутри земли после каждого взрыва образуются развалины, пещеры, каналы, наполненные водой, которая неутомимо продолжает свое дело разрушения. Пагубная деятельность воды нисколько не уменьшилась и может прекратиться лишь тогда, когда совершенно иссякнут моря.
Сильная тяжесть в голове и острая боль в спине, которую почувствовал геолог, скоро уступили место блаженному сознанию того, что он еще жив. Он мысленным взором объял место катастрофы, и, когда белые клубы пара рассеялись, он заметил над серой треснувшей скалой маленькое облачко, смотрящее прямо на сияющий месяц.
«Это я, – подумал геолог, – как же мне хорошо!»
Мало-помалу облачко приняло вид человеческой фигуры и поднялось вверх. Профессор Браннич, освобожденный от материальной оболочки, умчался в пространство. Он не мог отдать себе отчета о странном положении, в котором оказался, и равнодушно смотрел, как земля, укрытая плащом темных туч, уменьшалась постепенно и, наконец, исчезла в ярком блеске солнечных лучей.
Профессор полной грудью вдохнул чистый воздух, который с каждым мгновением делался все холоднее и холоднее. Несмотря на ослепительный блеск солнца, в пространстве была темнота и мороз, о каких трудно себе составить даже приблизительное представление.
Земля падала в пропасть вселенной. На небе показались бледные звезды, и число их росло с каждой минутой. Профессор узнал среди них Сатурн по окружающим его темным кольцам. Он чувствовал, что быстро приближается к этой планете. Ему уже казалось, что он вот-вот коснется ее поверхности; но чем более он приближался, тем более она отдалялась, уменьшалась и вскоре совсем исчезла из виду. Миновав эту планету, что находится на расстоянии тысячи трехсот тридцати миллионов верст от солнца, он вскоре заметил одну из отдаленнейших планет, Нептун. Отсюда солнце казалось в две тысячи раз меньше, нежели с Земли, и мало отличалось от звезд, окружающих геолога. На бархатном темном фоне блистали созвездия Кассиопеи, Возничего, Большой Медведицы и Полярная Звезда; профессор разглядел также четыре ярких звезды Южного Креста, видимых только обитателям южного полушария.
