– Я с вами не согласен, профессор! – с жаром возвратил лорд. – С человеком всегда можно столковаться, хотя бы это был бушмен.

– Но человек, которого мы встретим здесь – взрослый младенец в полном смысле этого слова. Существа, которые со временем наполнят весь мир, живут кучками по лесам в вечном страхе, с какими-то смутными, неопределенными мыслями, запуганные и преследуемые животными и стихиями. В светлые мгновения жизни они, словно дети в колыбели, ласково улыбаются миру и радуются всему, что видят, но гром, завывание ветра, мрак ночи, рычание зверей, блеск молний пугают их, удручают и делают их страдальчески-робкими.

– Как же так? – проговорил Станислав. – Ведь мы же знаем, что первый человек жил в раю, что он знал там всех животных по имени, и они его знали, что он был счастлив, разговаривал с Богом, был изгнан из рая и обречен на вечное скитание и горе только потом, после грехопадения.

– Я о первом человеке ничего не говорю, – ответил профессор. – Я говорю о человеке позднейшем, о человеке четвертичного периода, о котором мы судим по тому, что осталось от него в глубине земли и в подземных пещерах. И вот остатки эти показывают, что потребностей и желаний у человека этого периода было мало. Тепло – и он ходит нагим. Его окружают непроходимые чащи, и он живет на опушках или на берегах рек, где легче добывать пищу и спасаться от хищных зверей. Ни один из них еще не боится его, и он всегда уступает им дорогу. Он не рассчитывает, однако, исключительно на силу своих мускулов и всегда носит с собой толстую дубинку или палку. Кроме этого у него имеется орудие, с помощью которого он удовлетворяет все свои потребности. Вначале таким орудием служит ему просто острый обломок камня. Затем он начнет придавать камню известную форму, более удобную для руки и для работы. Таким образом, он создал себе драгоценное орудие, с которым не расстается уже ни днем, ни ночью. Он выдалбливает им себе в гнилых стволах ложе, где спит ночами, им же срывает кору с деревьев, чтобы утолить голод древесными червями, им же раскалывает орехи, вскрывает раковины, обтесывает дубинку и им же защищается от врага. Создавая это орудие, некоторые, более наблюдательные, делали открытие, значение которого не могли еще вполне оценить. Они замечали в темноте, что под ударами от кремня летят искры. Случалось, что от искр загорался сухой мох. Подобные случаи должны были пугать их, но несомненно, что некоторые, успокоившись, повторяли опыт. Прошло, однако, немало времени, прежде чем человек подчинил себе огонь и заставил его служить. Вообще первые шаги человека по пути развития были медленными, очень медленными, можно сказать, черепашьими…

Профессор замолк и глубоко задумался…

– Мне кажется, профессор, что вы ошибаетесь в своем взгляде на первобытного человека, – произнес спустя некоторое время лорд. – Вы считаете его каким-то тупым бревном, а в сущности, какие основания вы имеете отрицать у наших предков, на которых мы совершенно похожи, способности, которыми обладаем сами?

– Я и не отрицаю у них способностей, – ответил профессор. – Дело лишь в том, что они развиваются постепенно. Мы и теперь не все еще умеем, на что способны.

– Я это отлично понимаю. Но откуда та страшная медлительность, о которой вы упомянули? Она представляется мне неправдоподобной.

– Оттого что вы не знаете, из каких маленьких шагов, каким страшным трудом создается то, что мы кратко зовем «цивилизацией». Вам кажется, что наследство, полученное вами от минувших поколений, добыто легко. Еще бы! Вам оно досталось даром. Но какого труда это стоило первым людям! Ведь это были неумелые ленивые существа, которым малейший успех доставался величайшими усилиями. Леность и дикость – родные сестры. Во всяком дикаре труд возбуждает отвращение, так как он не способен к продолжительному напряжению воли, которого требует продолжительный труд. Человек с первых минут своего существования идет вперед, но при крайне слабо развитой воле путь этот кажется ему бесконечно длинным и тяжелым. Это нам, богатым и счастливым наследникам, прежнее тихое движение вперед может казаться застоем. Мы забываем, что нет ничего труднее начала пути.

– На всей земле, – продолжал профессор, – нет в настоящее время стольких людей, сколько их будет со временем в одной какой-либо столице. Все население нынешней Европы поместилось бы в любом городке нашего времени. В настоящее время на пространстве, где со временем будет жить пятьдесят тысяч человек, обитают едва ли десять, так как для двадцати не хватило бы уже пищи. Каждый человек четвертичного периода при его образе жизни занимает около тысячи десятин земли. Ведь человек, живущий одной лишь охотой, требует на свою долю несколько сотен голов различных животных, каждое из которых занимает, в свою очередь, от десяти до пятнадцати десятин. Можете себе представить, какое огромное пространство требуется для какой-нибудь кучки людей, состоящей из нескольких сотен человек! Вот почему дети здесь не всегда находятся при родителях, люди живут далеко друг от друга, соседи и родственники, вместо того чтобы оказывать взаимную помощь, вечно ссорятся из-за добычи, избегают один другого, а всякое недоразумение, возникающее между ними, заканчивается ожесточенными стычками и кровопролитием. Человек четвертичного периода сталкивается обыкновенно с несколькими такими же, как и он, суровыми, тупыми и жадными соплеменниками. Большие группы людей он видит очень редко, а сколько-нибудь большое скопление не встречает в течение всей своей жизни. Он окружен легионами разных животных. Одна половина его жизненных сил идет на то, чтобы не стать добычей диких зверей, другая – чтобы самому не умереть с голоду. Когда он сыт, его ничто не беспокоит, и он бессознательно копит новый запас энергии. Но он не умеет, как мы, разумно пользоваться этой энергией и при первой же надобности растрачивает ее всю, до последней капли. Какая же может быть при таких условиях быстрота развития, посудите сами!

– Да, конечно, – пробормотал лорд. – Если все это так, как вы говорите…

– Я еще далеко не все сказал. Трудно перечислить все неблагоприятные условия, в каких живет здешний человек. Мы знаем, например, благодетельное влияние опыта. Но здешний человек вовсе не пользуется им. Беспомощное, рассеянное население увеличивается очень медленно и до старости редко кто доживает. Человек в молодости, в полном расцвете сил гибнет в борьбе с животными и с товарищами из-за спорного куска; когда же он несколько стареет, слабеет, глаза его утрачивают зоркость, слух чуткость, а мускулы – ловкость и силу, тогда его ждет неминуемая погибель. Но, несмотря на все это, о застое и речи быть не может. При всем своем жалком состоянии человек четвертичного периода носит в себе неисчерпаемое разнообразие способностей, которые он еще не умеет проявлять во всей их полноте. Все совершенствуясь и совершенствуясь, он, в конце концов, склонит к своим ногам весь одушевленный мир… Но до этого, понятно, еще очень, очень далеко!

Слова профессора вдруг прервал крик Станислава, донесшийся из леса. Через несколько минут он сам прибежал оттуда запыхавшийся, в изорванном платье, с окровавленными руками и расцарапанным лицом.

Пока профессор беседовал с лордом, он, оказывается, пошел побродить по окрестностям и нашел вход в какую-то пещеру. Обрадовавшись, что можно будет сделать сюрприз профессору, Станислав зажег сухую ветку и смело вошел в пещеру, желая предварительно убедиться, насколько она представляет интерес. Но едва он сделал несколько шагов, как из глубины послышалось сердитое рычание, и перед ним предстал огромный, мохнатый медведь, какого ему еще не приходилось видать.