— Не помогаешь ты мне, а мешаешь. Чуть не кувыркнулась носом.

— Ну и пожалуйста, не буду.

— Вот и не надо.

— Сама тогда топай.

— Я и топаю.

— Топалка, — хмыкнул Виктор.

— Ты не можешь первый замолчать, да? Непременно последнее слово за собой должен оставить?

— …

— Вот и отлично.

— …

— Вот и молчи.

— Да иди уже, не болтай! — не выдержал он.

Так, нет, погодите. Что-то тут не то. Это же не мои слова. Я не такая. Кто-то мною прямо управляет, дергает за ниточки, как марионетку, а я и пляшу. Прямо в голове у меня дергает.

Я поняла. Как раз об этом говорили на форумах — что Алтай пробуждает к жизни всех твоих драконов.

— Витя, не обижайся.

— Я не обижаюсь, Машуня. Я знаю, ты просто устала. Мы уже дошли, гляди. Подъем закончился.

Я ему снова поверила. А зря. Тропа как пошла ветвиться. По какой идти? Направо, налево? Прямо? Где турбаза?

Витя снял рюкзачище, усадил меня и пошел на разведку. И пропал. Я задремать успела, проснулась от стука собственных зубов. Надо бы встать, погреться, да сил нет. Сижу и чувствую, как становлюсь меньше, меньше. Сжимаюсь в точку, схлопываюсь. Все, Витя заблудился и меня уже не найдет, и ночевать мне тут одной. Наверное, это будет последняя ночь в моей жизни. Замерзну насмерть, или сожрут меня звери лесные. Они уже тут как тут, шуршат рядом. Подкрадываются.

— Гляди-ка, Машунь, ежик знакомиться пришел. Масину сумку нюхает.

— Витя, что так долго?

— Разные тропинки проверял. Подмерзла? Что ж не побегала?

— А ты как думаешь?

— Понятное дело, устала. Но на привале нельзя расслабляться, а то потом не заставишь себя встать.

— Ничего, у меня ты есть. Ты заставишь.

— Ну поднимайся, пошли. Последний рывок.

— Не могу.

— А я тебе спляшу танец японских самураев.

Мой смешной муж взял палку и, грозно выпучивая глаза и рявкая отрывистые «японские» команды, угрожающе затопал по земле.

Смех придал мне сил.

Скоро мы были на месте и сушили одежду у печки в деревянном домике с двухэтажными нарами. Подошли уже в сумерках, пока разместились — стемнело. Поужинали в пляшущем свете свечи и рухнули спать. Нет, сперва я поджарила свою новенькую кроссовку на печке, порыдала от обиды, и этим закончился день. А наутро мы увидели чудо.

Глава шестая

Сидушка и облако

Виктор

Коты проснулись и нас подняли, неугомонные. Это же не они, а мы вчера вычерпали все силы до донышка, чтобы сюда добраться. С трудом выдрались из объятий спальников и первым делом глядим в окошко, а там светает. И цвет такой странный, будто смотришь через розовый шелковый платок.

Маша схватила фотоаппарат, мы выскочили из дому и, высоко задирая ноги, поскакали к озеру. Но все равно вымокли по колено, трава-то вся унизана росой. Высокая, вся в нитях прозрачного крупного жемчуга, гордая трава заповедной земли, там и тут рассыпаны ярко-желтые шарики цветков купальниц, они пылают под косыми лучами солнца, как будто наполнены живым огнем.

Покрытое патиной дымки черное зеркало воды вобрало в себя непростые краски рассветного неба, проявило все цвета, промыло и теперь соперничало с оригиналом. Два неба глядели друг на друга. А мы стояли в середине и втягивали, вдыхали эту красоту глазами. Залежи далеких облаков с резкими малиновыми краями тоже поместились в озеро и полоскались у самых его берегов.

За озером росла гора с белым зазубренным краем. С верха горы, как подтаявшее масло с ножа, неровно стекал снежник, струйки и кляксы слежавшегося снега цеплялись за шершавый бок склона, и такие же струйки и кляксы перевернутого двойника карабкались из озера им навстречу.

Нас окружали деревья. Могучие добрые великаны, превращенные злым волшебником в кедры. Один из них корнями-лапами обнимал белый камень, чтобы не отняли. Слон Хортон, сразу прозвала его Маша. «Слон Хортон высиживает яйцо» — была и в моем детстве такая книжка. Глядим, чуть дальше — еще один такой слон. А вон еще! Как нежно здешние деревья относятся к камням.

Маша фотографировала без остановки, забывая дышать, не чувствуя уже, что ноги вчера стерла, забыв про поджаренную кроссовку. Носилась и таращилась, совсем как Ёшка. От восторга просто ошалела. Она же никогда не видела горного пейзажа живьем. Это не похоже ни на какие равнинные красоты.

Ёшка тоже обследовала округу, мокрая — ей-то трава выше роста — и такая же счастливая.

А где же Мася?

Вот он, на крыльце, в мокрую траву не идет, чтоб ножек пуши­стых не замочить. Сидит и лупает глазищами.

И я вернусь, надо завтрак сообразить. А девчонки пусть балдеют. Да, Мася?

— Мрны.

Маша

Наметили мы себе два обзорных похода: на остальные озера поглядеть — это одна дорога, и на перевал подняться в гору — другая. Решили сегодня к озерам податься. Туда надо через речку перескакивать по камням. Но вчера весь день дождь шел, вода поднялась и заливала переправу.

Я говорю:

— Давай тогда наверх, а завтра вода спадет — спокойно к озерам сходим.

— Нет, — вдруг заупрямился Виктор. — Решили сегодня к озерам, значит, сегодня. Подумаешь, ножки замочим. Не сахарные.

— Это непрактично, Витя. Надо быть более гибким к обстоятельствам.

— По мне, так это по-другому называется.

— Как же? — насторожилась я, готовая обидеться.

— Идти по пути наименьшего сопротивления.

— А чем это плохо, интересно? Обязательно биться в стены и расшибать лоб? Может, это знак, что туда ходить не нужно.

— И кто, скажи, эти знаки подает?

— Ну, например, духи этих мест. Или ангелы. Как хочешь назови. Я просто верю, что во Вселенной случайностей и мелочей не бывает.

— Ну а я не верю, — сказал Витя. — И пойду, куда решил. Иначе буду считать себя слабаком.

— Очень по-мужски. А я пойду туда, куда пускают. И сфотографирую озера сверху.

Такой вот диалог. Разделились и двинулись в разных направлениях. Кошмар.

Я поднималась по удивительно красивой тропе, а в голове сердито продолжала спорить с Витькой, так что удовольствие было подпорчено. Но все равно наснимала много прекрасного: цветы рядом с черным, почти окаменевшим снежником, долину туров — это целый город выстроенных туристами фигур из плоских камней. Но когда подошла к вершине, откуда должен открываться вид на озера, засмеялась: снизу, как манная каша из кастрюли, поднималось по склону густое облако. И конца ему не было. Где-то там, под горой, было налажено бесперебойное производство этой плотной туманной субстанции. Наверху его тут же разрывал на клочки ветер, но вниз смотреть было не на что. Вот так тебя, Маша, наказали за споры и ворчание. Опять.

Вернулись мы одновременно, встретились на подходе к дому. Я еле сдерживала смех. Витя тоже улыбался.

— Я тебе почти поверил, — сообщил он. — Меня духи наказали. Сел на камень чаю попить, а когда пошел дальше, обнаружил, что оставил сидушку. Вернулся, искал полчаса, даже жертву принес духам, как дурак. Неа, все зря, не отдали.

— А мне не дали фотку сделать. Одно-единственное облако на всю округу засело именно над озерами.

— Да, покуражились над нами твои духи или кто там… Гляди, это же Мася, его хвост в траве! Волочет кого-то. Ужин поймал.

— И этот ужин жутко орет.

Мася

Орала лягуха и в самом деле душераздирающе. Но меня это не смущало. Впервые в жизни я кого-то загрыз до смерти. Ну или почти до смерти. Держу в зубах и не соображу: как есть-то ее? Огромная, пупыристая, она отбивалась от меня длинными и раскоряченными руками-ногами. Прямо по морде возякала. Неприятно так. И тяжелая. Куда же ее пристроить? И что в ней надо кушать, она же сплошное пузо. Лапки, что ли? Э-э-э, извините, ничего, если я вас надкушу?.. Э-э-э, как вас там… Ой, ну зачем так пинаться! Надо же мне хоть раз попробовать дичь. Без