Миссис Доусон покачала головой.

– Твоя родная мать.

– Я самый несчастный человек в мире, – сказал я. – Мне кажется, Бог за что-то меня ненавидит.

Миссис Доусон с неожиданной твердостью в голосе ответила:

– Никогда так не говори. Многим людям приходится гораздо хуже, чем тебе.

– Да что вы? Покажите хоть одного.

С минуту она смотрела на меня, скрестив руки на груди, потом сказала:

– У меня есть идея получше. Сейчас приду.

С этими словами она повернулась на каблуках и пошла в дом, а я вернулся к работе. Несколько минут спустя она вернулась, на сгибе ее локтя болталась сумочка.

– Пошли, – велела она.

– Куда?

– Увидишь.

Я поднялся и отряхнул брюки, думая, куда мы можем идти. Если она взяла с собой сумочку, значит, путь был неблизкий. Скорее всего, на машине. Я никогда еще не ездил в ее машине, поэтому отчасти был рад прокатиться, но вместе с тем злился, что миссис Доусон не дала мне поработать и потащила куда-то, куда мне, скорее всего, не хотелось бы тащиться.

Мы забрались в автомобиль, и миссис Доусон завела мотор. Ее губы были плотно сжаты.

– Куда мы едем? – вновь спросил я.

– Ответ тот же самый. Увидишь.

Ее слова прозвучали резко, поэтому я больше ничего не стал спрашивать и лишь откинулся на спинку сиденья. Она повела машину в сторону моста, и я подумал, не к Хэнку ли она меня везет, хотя никакой причины для этого не было. А куда еще? Может быть, домой, к матери? Я запаниковал. Если она привезет меня туда, решил я, то я выскочу и побегу, как только машина остановится у дома. Не могу же я обвинять свою мать в воровстве, когда рядом стоит миссис Доусон.

Но, к моему удивлению, она не свернула на мою улицу. Вместо этого она поехала по мосту в сторону Уортона. В тот момент я сразу понял, что она едет туда, потому что между двумя городами был только пляж, а уж на пляж она меня точно не повезла бы.

Внезапно в моём мозгу всплыли последние слова нашего разговора во дворе. Покажите мне хоть одного, сказал я, и она ответила, что у неё есть идея получше. Она собиралась показать мне того, кому приходится хуже, чем мне.

Мой желудок скрутился в тугой узел. Я не представлял, куда мы едем, но смотреть на кого-то еще несчастнее, чем я, мне совсем не хотелось. Мысль об этом угнетала. Когда машина в первый раз остановилась на светофоре, я подумал, что сейчас выскочу и убегу. Но эта же мысль тут же пришла в голову и миссис Доусон.

– Не смей выпрыгивать из машины, когда она остановится, – сказала она. – Только попробуй, и ты уволен.

Она посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах слезы. В этот момент, хотя я и не знал, как мне быть, я понял, что точно не сбегу.

Пока мы ехали, я смотрел в окно на магазины и дома. Уортон был небольшим городом, но уж точно раз в пять больше Дентона. Если в Дентоне была лишь небольшая больница, где медсестра могла помочь больному с легким недомоганием или травмой, то в Уортоне – настоящий госпиталь, куда, как выяснилось, мы и направлялись. Миссис Доусон вырулила на Элм, и перед нами нарисовалось огромное здание, монолит, построенный, чтобы в нем лежали самые больные люди в округе. В этом здании умерли мои бабушка и дедушка, и еще несколько знакомых мне людей. Я терпеть не мог больницы и, когда мы подъехали к госпиталю, ощутил липкий страх. Я вновь подумал, что надо сбежать, но не мог двинуться с места. Миссис Доусон припарковала машину.

– Зачем мы сюда приехали? – спросил я, хотя уже знал ответ.

– Ты хотел увидеть человека несчастнее тебя. Я покажу тебе нескольких.

– Я все понял, – сказал я, готовый на что угодно, лишь бы не заходить внутрь. – Правда. Не надо этого делать.

Подойдя к зданию и придерживая мне дверь, она сказала:

– Нет, Джек, надо.

Я смотрел на нее и понимал, что выхода нет. Я ненавидел больницы. Ветлечебница в Дентоне была неплохая, но больницы для людей меня пугали. Она заметила мой страх.

– Это просто здание, Джек. Ничего страшного с тобой там не сделают. Ты должен через это пройти.

– Зачем?

– Чтобы перестать жалеть себя.

– Я не жалею себя, – сказал я.

– Вот что я тебе скажу, – ответила миссис Доусон, – ты посмотришь на этих людей и решишь, самый ли ты несчастный человек в мире только потому, что твои родители – алкоголики. Очень много детей выросло в семьях алкоголиков. Это неприятно, но не худшая трагедия в мире.

Закончив свою лекцию, она сказала:

– А теперь ты пойдешь и познакомишься с теми, у кого настоящие проблемы. Вот за что я тебе сегодня плачу́.

Я лишь потом узнал, что миссис Доусон знала многих врачей, потому что раньше работала в этой больнице, в приемной, и ей были знакомы чуть ли не все врачи и медсестры Уортона. Когда мы поднялись на лифте на пятый этаж, я понял, что мы идем в педиатрическое отделение. Стены были увешаны красочными детскими рисунками. Я никогда не был в педиатрическом отделении и заметил, как оно отличается от других: его постарались сделать жизнерадостнее, чтобы подбодрить детей. Мы подошли к посту медсестры, и миссис Доусон не пришлось говорить ни слова. Медсестра расплылась в широченной улыбке.

– Мэри Джейн! Что ты тут делаешь?

Миссис Доусон указала на меня, и я испугался, что она скажет что-нибудь типа: этот парень думает, будто его жизнь – полное дерьмо, и я решила преподать ему урок. Вместо этого она ответила:

– Это Джек, мой садовник, и он хочет пообщаться с ребятами. Рассказать им о своей новой собаке.

– Это мы устроим, – сказала медсестра, на бейджике которой значилось «Энн Кеннеди», и посмотрела на меня. – А какая у тебя собака?

– Ветеринар говорит, помесь лабрадора, – ответил я, задумавшись, что расскажу совершенно незнакомым детям о Скелете.

– Уверена, она тебя обожает, – сказала медсестра. Миссис Доусон, облокотившись на стойку регистрации, заявила:

– Эта собака чуть не погибла, спасая его и его друзей от Сатаны, пантеры из песчаных дюн.

– Так это был ты? – воскликнула Энн Кеннеди, к большому моему удивлению. – Мы столько говорили о том, как вам, ребятам, повезло, что вы не оказались в итоге в нашей больнице.

Меня смутило то, что о нашем приключении стало известно уже в Уортоне, городе в шести милях от Дентона. Как медсестра Энн Кеннеди могла об этом узнать? Потом до меня дошло: отец Роджера работал же здесь рентгенологом. Наверняка он и разнес слух.

– Ну, пойдем, – сестра Кеннеди протянула мне тканевую маску, какие надевают хирурги.

– Зачем мне это? Мы же не идем на операцию, правда? – спросил я, понимая, что с таким я бы точно не справился. От одной мысли о том, что мне предстоит увидеть разрезанное тело, мой живот скрутило еще сильнее. Медсестра Кеннеди рассмеялась, ее примеру последовала и миссис Доусон.