сумок или целый багажник. Цветные стеклянные украшения, спиртное, еда, отрезы ткани, кое-какие лекарства, иногда патроны и все для их снаряжения. Все это служило оплатой для тех из местных жителей, кто соглашался на всего один практически безболезненный укол. Процедура всегда была проста — ты смотрел к поднесенный к лицу экран планшета, у тебя проводили палочкой во рту, а затем делали укол. После чего ты забирал выторгованный ранее товар — торговаться было можно и нужно, причем всегда к обоюдному веселью сторон. Некоторые счастливчики умудрялись сорвать действительно большой куш! Но в целом все и всегда торговались до хрипоты, понимая, что такую сделку им предлагают лишь раз в жизни. К тому же продаешь собственное будущее — и тут важно не продешевить.

Будущее?

Ну почти. Сделанный мужчине, женщине или ребенку любого пола укол отнимал возможность иметь потомство. Отнимал навсегда. Но большинство из местных на этот счет особо не переживало, к тому же некоторые уже успевали не раз стать матерями и отцами, прежде чем до них добиралась фатальная для воспроизводства игла. Так что сделка честная, прибыльная и добровольная. Конечно, если ты не пойманный преступник — тем, кто попал в местную тюрьму и имел несчастье там оказаться в день прибытия «херорезов», укол делался насильно. Тюремщики держали, охотник колол. Награда выплачивалась — но уже не уколотому, а тюремщикам.

Откуда приходят охотники?

Так кто ж их знает? Здесь в трущобах на этот вопрос точно никто не сумеет ответить. Хотя общее направление известно — вон оттуда. При этих словах одноногий мужичок махнул трехпалой рукой в сторону куда я и так направлялся.

Приходят они в любое время года, никакого графика нет, ведут себя всегда вежливо, хотя самым наглым могут и пинка дать, чтобы не лезли в приветственно раскрытый багажник или сумку с манящим содержимым. Но вообще они гниловаты, конечно. Очень гниловаты. Так ему самому сделали укол в четырнадцатилетнем возрасте, а всего их у матери было пятеро, отец погиб в джунглях и когда они уже начали подыхать с голода, пришли охотники и предложили мешок кукурузной муки и полмешка фасоли в обмен на уколы для всей семьи. Делать было нечего — укололись.

Ясно… покивав, переварив информацию — тут сильно воняло паленой электроникой и машинной смазкой — я оперся спиной о стену и, держа в поле зрения ведущий сюда переулок, продолжил задавать вопросы, в то время как по воздуху уже плыл запах начавшей закипать общей похлебки.

— Что это за дон Вальро такой? — спросил я у мужичка, которому надоело подпрыгивать и он присел у моих ног, занявшись отламыванием почернелых ногтей с пальцев ноги и увлеченным поеданием обломков — Кто он тут у вас? Главнокомандующий дрочащими на больных детей упырками?

— За это ему воздастся! — в сонных глазах поедателя ножных ногтей зажегся нехороший мстительный огонек.

Одобряю, гоблин, одобряю. Я только что уловил в нем слабую душевную искру злобного гоблина-бойца. Искра почти затухла, заваленная дерьмом суровой забитой реальности, но если помочь ему раздуть ее, если вложить в его трясущиеся лапы дробовик и показать на вызывающие у него злые эмоции цель… При этом не факт, что эмоции вызваны праведным гневом — судя по его искаженной харе тут что-то личное и застарелое. И безымянный калека доказал это своими следующими словами:

— Убил моего брата! Он! Насмерть! — выплюнул калека, странновато ставя слова от волнения — Да мой брат был неправ!

— А Вальро?

— Мог и пощадить! — уже сдуваясь, прошипел мужичок и я разочарованно поморщился.

Я ошибся — он говно, а не гоблин. Правильный зомби, если судить по понятиям покинутого мной стального лабиринта Окраины Мира. Там бы такой как он выживал на теплых пристенных возвышениях, подставляя жопу любому — лишь бы заработать пару солов и не потерять оставшиеся конечности. И его бы такой вариант вполне устраивал…

— Вальро — правильный — калека продолжал меня разочаровывать, на глазах становясь все добрее и разумнее — Не зря его на общем сходе выбрали с первого раза. До него тут главным был дон Августино, но умер несколько лет назад. Теперь над нами дон Вальро и жить стало даже лучше. А то что тот путамерде лапал больную девчонку через окно… этого сам дон ему не простит. Он и его люди тут за порядком следят, насильников и воров карают люто, смотрят, чтобы нигде не полыхнул пожар, проверяют чиста ли вода в подземных хранилищах и чтобы всем ее хватало и была она бесплатна. И мусорщиков они пинают старательно — каждую ночь они выползают на улицы и все тут убирают. Днем эти животные не показываются…

— Животные?

— Дурманная ядовитая трава, вонь, паразиты, гнойники и даже проказа — вздохнул мужичок и покачал головой — Мой младший брат среди них. Уже больше года не виделись.

— Вижу у тебя все братья по хорошей дорожки пошли — заметил я.

— Жизнь такая! — окрысился одноногий, но тут же опомнился и заискивающе заулыбался — Это я от жары рявкнул так сурово. Голову напекло.

— А ведь ты видел, как тот ублюдок лапал беспомощного ребенка — вспомнил я замеченную голову за одним из окном, глядя в глаза окончательно разочаровавшего меня отбросу

— А что я мог сделать?! Он сильный, сытый и злой! А я… я вот он я — перед тобой! Легко тебе говорить, когда ружье в руке, а жирный вкусный тушняк в рюкзаке! И когда ты вот такой! — его заслезившиеся глаза с тоской скользнули по моим обвитым венами предплечьям, задержались на плечах — Вон ты какой! Да высунься я и крикни ему что — он бы меня просто удавил! И я не высунулся — да никто не высунулся! — неожиданно подняв голос, он почти закричал — Я что ли один видел и ничего не сделал? Да все обитающие здесь поганые крысы видели — и никто! Никто слова не сказал! И где они сейчас? А вон — сидят с тарелками и готовятся набрать жратвы от матери той, чьего ребенка не защитили! Чего ты им тогда ничего не говоришь?! Почему не пошлешь этих дерьмоедов нахер?!

Я молчал, наблюдая за поведением вжавших головы в плечи трущобников, сидящих вдоль глинобитной стены с тарелками на коленях. Усмехнувшись, я чуть довернул корпус и ствол винтовки навелся на широкую грудь размашисто вошедшего в переулок мужика. Аккуратная седоватая борода, седые дреды, черные брови,