Шрифт:
Закладка:
Рада! Жива...
Последнее он произнёс вслух, не помня себя от страха за девушку и облегчения, что она жива. Ободритка перематывала его голову обрывком собственной нижней рубахи – а последний из данов нашёлся чуть в стороне с перерезанным горлом... Выходит, девчонка все же не растеряла боевой задор и готовность драться!
Впрочем, осознал все это Харальд как-то мельком, заключив Раду в такие крепкие объятья, что та сдавленно охнула... Одновременно на Клака пахнуло чем-то тёплым, головокружительно сладким, женским... И почуяв, как кровь в жилах его буквально закипает, ярл поднял глаза на девушку.
Первое что он увидел – это пронзительно синие, покрасневшие от слез очи славянской красавицы. Неужели из-за него плакала, неужели так за него разволновалась?! А ведь ножик-то сперва приберегла именно для ярла, если вдруг посмеет снасильничать... Но Харальда все это уже мало заботило. Ибо почуяв близость пухлых, искусаннных от волнения губ девушки, приглашающе полуоткрытых... Он уловил запах яблок и мёда – и впился в губы Рады требовательным, жадным поцелуем, не терпя уже никакого сопротивления.
Но собственно говоря, девушка и не пыталась сопротивляться. Ошарашенная внезапным натиском, она пропустила момент, когда оказалась сжата в обьятьях Харальда, когда его губы нашли её... И не в силах больше противостоять напору взаимной страсти, она ответила на поцелуй...
Чем окончательно добила всю сдержанность и самоконтроль Клака.
Обезумевший от страсти – а заодно и радости, счастья, восторга долгожданной близости, опьяненный женским теплом хрупкой девушки, наконец-то угодившей в его объятья... Харальд пришёл в себя лишь в тот миг, когда затрещала ткань нижней рубахи, что он в нетерпении рванул вверх, обнажая ноги славянской красавицы!
Да когда маленькие, но крепкие кулачки Рады уперлись ему в грудь.
Именно в этот миг вдруг испугавшийся собственного напора Харальд смог остановиться, замереть, продолжая лишь рефлекторно гладить девушку по голове... Он поймал её дикий, шалый взгляд – и понял, что она все же боится. Только тогда ярл неимоверным усилием воли заставил себя отстраниться:
- Рада, прости... Если ты не хочешь сейчас, если боишься...
Пожалуй, исход этого дня был бы иным, если бы Харальд начал требовать свое, попытался бы силой сломать сопротивление девушки. Но в тот миг, когда он нашёл в себе силы отступиться, уже сама Рада вдруг поняла, что этот самый дан стал едва ли не самым близким для неё человеком на всем белом свете!
И что она уже не встретит мужчины, равного ему, и готового так упорно бороться за неё...
Обычно звонкий, словно весенний ручей голос девушки неожиданно стал более хриплым и низким – но у Клака от этого голоса Рады аж мурашки по телу побежали:
- Ты возьмёшь меня в жены, если я понесу и смогу родить тебе сына?
Ярл ответил совершенно искренне:
- Клянусь в том милостивой Фреей и всеми богами!
Это была правда. Развитое женское чутье Рады не позволило бы ей обмануться – но сейчас оно говорило ей лишь "да"! И тогда девушка убрала кулаки, она сама обняла Харальда, притянув его к себе...
- Что ты чувствуешь?
Неожиданный вопрос не сбил "Ворона" с толку. Он ответил совершенно искренне, выдохнув в её губы сокровенные слова, живущие в его сердце многие седьмицы. Слова, что не слышала от него ещё ни одна женщина:
- Я люблю тебя...
Глава 9.
Руины Велиграда. Начало осени 809 года от Рождества Христова.
Верховный князь ободритов замер у невысокого кургана, насыпанного над могилой брата. По слухам, после боя даны бросили тело Годолюба на пристанях – и каждый, кто хотел, мог ударить по нему топором или скрамасаксом... Но после, чтобы лишний раз не волновать сдавшихся в плен славян, князя их спешно захоронили.
- Вот и свиделись, братик...
Дражко много чего повидал на своём веку, стал участником многих битв и схваток. Он лично отнимал жизнь у саксов, данов, вильцев и предателей глинян... Но сейчас, замерев у земляной насыпи, под которой покоились останки брата, он не мог поверить, что его больше нет.
Брат! Перед глазами мгновенно предстали счастливые сцены детства, когда он и Годолюб играли с мамой и отцом; как они дурачились, поедая невкусную, казалось бы, кашу... Как спорили и дрались друг с другом, когда подросли – и как быстро мирились, оставаясь самыми близкими товарищами по играм... В этих воспоминаниях Годолюб был таким живым, таким реальным! И поверить, что этот земляной холм над его могилой и есть последнее пристанище брата, все никак не удавалось.
- Прости...
Одно лишь слово, всего одно слово удалось Дражко вымолвить севшим горлом. Нет, он не плакал – даже сейчас, в одиночестве, верховный князь ободритов не позволил себе слез. Хотя бы потому, что слезы в его понимании были признаком предельного отчаяния и беспомощности... Но в груди князя встал тяжёлый ком, мешающий ему дышать; горе потери, чувство вины и унижения, гнев – все эти чувства переплились в сердце Дражко, изъедая душу его изнутри.
- Прости, что не смог за тебя отомстить...
Трудно дались верховному князю эти слова. Но куда легче он выкрикнул:
- Но я обещаю, что отомщу за всех нас!!!
...Отомстить за брата действительно не удалось. Ведь князь, навязавший ворогу лесную войну и изгнавший данов, тут же столкнулся с союзом вильцев, глинян и смолинцев, также присоединившихся к восстанию! А выступившие против общего врага франки потерпели позорное поражение... Да ещё и ударили напоследок в спину, отняв у ободритов Нордальбингию!
При воспоминании о предательстве франков Дражко лишь гневно стиснул зубы...
Вести войну сразу на севере и на юге князь не мог. Более того, даны и вильцы широко разоряли посевы ободритов, отчего над подданными Дражко нависла угроза настоящего голода... Пришлось проглотить унижение и согласиться на поставки хлеба и соли франками, что император Карл предложил по действительно бросовым ценам.
Хлеба все равно не хватило. Но запасы соли позволили заготовить на зиму достаточно дичи, добытой на осенних ловах – и рыбы, что всем миром ловили в прибрежных морских водах и реках...
Кроме того, император послал на помощь Дражко саксов, словно бы извиняясь
