– Так что за тема доклада? – проскрежетала Мари.

Во рту пересохло, а сердце подступило, казалось, к самому горлу. Почему ей так больно? Она ведь не влюблена в него, вовсе нет… Но сейчас ее словно резали на кусочки. Кто их потом склеит обратно?

Ну, коротко говоря, про то, как изменились психбольницы за последние два столетия. – Айви поморщилась. – Тема та еще, но мы же изучаем историю. – Она закатила глаза.

Положила наверх вторую книгу и стала листать ее. Это оказался сборник фотографий, сделанных когда-то в психбольницах. На них были запечатлены либо врачи, либо больные, либо те и другие вместе. Лаконичные надписи под фотографиями давали минимум информации.

– И правда, тема впечатляет. – Мари постаралась выбросить из сердца обиду, которой не могла найти причину, и сосредоточилась на фотографиях.

Смотри, а это приют в Германии для душевнобольных людей. Девятнадцатый век. – Айви ткнула пальцем в черно-белую фотографию мрачного двухэтажного дома с одинаковыми маленькими окнами, больше напоминающими бойницы.

Когда смотришь на старинные фотографии, охватывает странное чувство потери, – задумчиво произнесла Мари.

Айви продолжала листать альбом, и на страницах замелькали человеческие лица. Эти люди когда-то жили, любили, страдали, смеялись и плакали. А теперь от них остались лишь фотографии – и ни имен, ни фамилий, ни прозвищ…

Они в полном молчании разглядывали черно-белые снимки, пока Айви не перелистнула очередную страницу и они одновременно прильнули к ней, пораженно разглядывая.

– Ты видишь то же, что и я? – просипела Айви.

Мари прикоснулась дрожащими пальцами к фотографии и нервно сглотнула. Кислород словно исчез, грудь болезненно сжалась, а между лопатками щекоткой побежал холодный пот.

– Мне кажется, это совпадение. – Ее голос дрожал, выдавая неуверенность.

– Совпадение? – Айви уставилась на Мари. – Нет, подруга, это никакое на фиг не совпадение. И ты точно знаешь, что это такое!

Они смотрели друг на друга, и Мари не знала, что ответить.

Российская империя, 1913 год

Ветер рвал подол льняного платья и остужал кожу под лучами солнца. Люба придерживала одной рукой кокетливую шляпку, не доверяя синим лентам, а второй крепко вцепилась в поручень на борту корабля. Между ногами она зажала кожаный саквояж с потертыми боками – все ее вещи. А взглядом буравила приближающийся порт. Господи, еще немного, и она дома!

Полгода на чужбине дались ей тяжело. Германия приняла Любу не так радушно, как она надеялась. Ее беспрестанно преследовало чувство, что она что-то забыла, упустила, недоглядела… Но как Люба ни пыталась вспомнить, ее память напоминала болото, в котором чем больше дергаешься, тем сильнее оно тебя засасывает.

Но стоило кораблю «Ясный полдень» войти в Финский залив, как всякое беспокойство отступило и Люба задышала легче. Она дома. Работа выполнена. Все хорошо.

Если бы не одно «но»…

Люба чувствовала на себе его взгляд, даже когда не видела его самого. Она знала, что он следит за ней с самой Германии. Еще до того, как Люба села на корабль, а потом и во время плавания. Она не знала, кто он. Лишь мельком видела стоптанные ботинки и залатанный черный костюм, спутанные грязные волосы и взгляд, продирающий до костей.

Люба старалась о нем не думать. Главное, добраться до начальства. Возможно, соглядатая приставили они, чтобы убедиться в ее преданности и безопасности. Да, именно так.

Она с облегчением вздохнула, когда нашла объяснение странной слежке. Неопрятный незнакомец – часть ее работы.

Люба оглядела палубу, но нигде его не увидела.

Когда корабль, наконец, пришвартовали в порту, Люба сошла на берег, где в суете русских лиц и родной речи выдохнула с облегчением. Она крепко сжала ручку саквояжа и стала пробираться через толчею. На нее пахнуло рыбной вонью, перегаром и дешевыми женскими духами. Ветер усилился, и солнце спряталось за бугристыми облаками, которые неспешно наливались синевой.

Люба пробилась сквозь толпу, и среди высоких вычурных домов родного Санкт-Петербурга ветер уже не так бил по ногам и гнал в спину. Сначала Люба хотела пойти в доходный дом, где начальство снимало ей квартиру, но потом решила идти сразу к ним. Шифровки на листах желтоватого цвета, которые она прятала в саквояже, казалось, могли прожечь его насквозь.

Люба посторонилась, пропуская карету, и невольно залюбовалась грацией пегих лошадей. И вдруг снова ощутила на себе пронзительный взгляд. Оглянулась. Так и есть – поодаль стоял тот самый незнакомец, который за неопрятностью скрывал молодую внешность. Люба быстро перебежала через дорогу, запачкав подол и кожаные туфли грязью из дождевых луж, и постаралась запутать следы. Свернула с главной дороги во дворы, ускорила шаг, стараясь не привлекать к себе внимания.

Грозовое небо Санкт-Петербурга хмуро наблюдало за ухищрениями Любы. То она пряталась в арке, то выбегала на дорогу, стремясь отрезать преследователю путь вереницей телег и чахлых лошадей. Когда Люба увидела неприметный одноэтажный дом, она чуть не позабыла оглядеться, чтобы убедиться, что незнакомец отстал.

Она потянула на себя скрипучую дверь и зашла в прихожую, где пахло свежими вениками, подготовленными для бани, и хлебным квасом. Лицо мигом отогрелось, и Люба только сейчас поняла, насколько на улице сыро и промозгло, несмотря на позднюю весну. И насколько она устала от долгого-долгого пути.

Люба стянула шляпку и прошла внутрь, на звук голосов. Какое счастье, что Резников здесь. Он писал, что будет находиться в штабе по ее прибытии в Санкт-Петербург, но корабль задержался из-за шторма, и Люба переживала, что разминется с начальником. Все бы ничего, но она не могла отрицать того, что боялась преследователя.

– Николай Петрович. – Люба без стука ворвалась в комнату и смущенно застыла на месте.

Сообразила, наконец, что она выглядит не так, как хотелось бы. Светлые волосы потеряли блеск из-за мытья куском мыла во время плавания, платье мятое и застиранное. Все ее наряды прибудут позже, и ее нынешний внешний вид весьма удручающ.

Люба уронила саквояж на пол и нервно потянула себя за косу, стараясь сохранить самообладание. Не пристало агенту разведки Российской империи краснеть, как девице.

Николай Петрович, обаятельный черт с густой копной волос, в два раза старше Любы, широко улыбнулся и мимолетно кивнул своему напарнику, чтобы тот вышел. А ведь всего мгновение назад они склонялись с ним над картами, расстеленными на деревянном столе, на краю которого догорала керосиновая лампа.

– Милая, милая Любава, не смотрите на меня так, будто я – враг Государя нашего. Этот ваш прыткий взгляд, никак не привыкну. – Он ласково пожурил ее и приобнял за плечи. – Ба,