— вдруг гневно произнес Лось. — Я их всех ненавижу, потому что твари они! Дикари вонючие! Мне пришлось частично выучить их язык… Знаете, сколько раз меня они принуждали принять ислам? Много! Знаете, сколько пыток было? Они мне пальцы ломали… Да у меня половины зубов нет! Вся спина в шрамах, потому что плетью там живого места не оставили. В ледяную воду бросали, не кормили по четыре дня. Спал на холодных камнях, как собака. Били так много и долго, что в голове мысль была только одна, как бы поскорее сдохнуть. А потом они специально, медицинскую помощь оказывали, лечили, кормили. Ждали, пока я сил наберусь и все начиналось снова. А когда им это надоедало, то продавали новому хозяину. И так было трижды. Они говорили, что я раб, а хозяин может сделать с рабом, что угодно. Даже казнить. Про Красный Тюльпан слышали? А я это видел, дважды. При мне, на глазах. А самое главное… Ну ладно они-то дикари. Так рядом были инструктора, нормальные цивилизованные люди, которые понимали, что так нельзя. Но они ничего не сделали. Не остановили это скотство! Этой проклятой Америке все равно, сколько советских солдат погибнет и как именно, главное, чтобы побольше. Поэтому повторюсь, мне все равно, в кого стрелять. Если это приблизит меня к спасению, я готов перебить их всех.

— Хорошо сказал! — заметил я.

— Э-э… Много ты Громов, понимаешь! — устало проворчал прапорщик Лось. — Вот послужи с мое, может быть и поймешь, каково оно. Я ведь почему выше не пошел, почему в прапорщиках засел? Потому что не хочу офицером быть, не хочу на себя брать то, что потом заставит страдать! Не хочу письма писать матерям погибших солдат, не хочу им в глаза смотреть. Я потому и торчал в той приграничной части, потому что там месяцами тихо было. Потому что устал от этого.

Конечно же, я его хорошо понимал. Просто виду не подавал.

— Ясно… — спустя полминуты, отозвался я, затем продолжил. — Отсюда до дороги, метров триста пятьдесят. Если проберемся незаметно, может что и получиться. Вон тот продолговатый холм может быть нам полезен. Проберемся за ним.

— А почему бы не идти до второго лагеря пешком? Так же проще и шума меньше! — заметил Клюшкин. — А?

— Время! — мрачно отозвался я. — По прямому пути мы идти не сможем. Придется постоянно петлять, заблудиться проще простого. К утру точно не успеем. А на колесах куда быстрее и надежнее. К тому же, нас и так ищут. И духи знают, что весь этот квадрат — один большой тупик. Везде скалы, обрывы, ущелья. До границы без горного снаряжения нам так точно не дойти. Возможно, они еще не до конца сомкнули клещи, можем выскользнуть. Нужно только проявить смекалку.

— Тогда хватит болтать!

Мы скрытно выдвинулись к дороге. Прошли вдоль продолговатого холма метров сто пятьдесят, затем пробрались через кустарники и валуны — благо никого на пути не попалось. Выбрали более-менее подходящее место для засады, сразу у небольшого поворота.

Бесполезного в таких делах Клюшкина оставили неподалеку, охранять сверток с шифр дисками. Оставили ему автомат — если что, поддержит огнем.

— Да из меня стрелок никакой! — возмутился тот. — Я по ростовой фигуре, если один из десяти попаду и то хорошо!

— А чего ты такой в Афганистан потащился? — возмутился старшина. — Сидел бы где-нибудь в Ташкенте!

— Я и не тащился, я в САВО служил, на севере Таджикской ССР! — попытался оправдаться тот, держа Калашников в худощавых руках. — Меня не для того в армию забирали. Откуда ж я знал, что меня к этой шифровальной технике привлекут⁈ А потом еще и сюда отправят? Командира на глазах убили, да и сам я чуть на противотанковой мине не подорвался.

— В смысле? Где ты мину тут откопал? — уточнил я. Закрались некоторые сомнения.

— Не тут… Ну, когда на нашу колонну духи напали, я с командиром был в специальной аппаратной. СА-9 называется. Она не бронированная. «Закат» был в ней. Ну майор Селиванов решил, что душманам нужна наша аппаратура, собирался использовать средство экстренного уничтожения. Это была мина ТМ-62, с куском тротила и огнепроводным шнуром. Он успел его активировать, но его очередью скосило. А я лежал и смотрел, как горит этот чертов шнур. И понимал, что если он догорит, то рванет так, что от меня ничего не останется. Спецаппаратную бы на куски разнесло, душманам бы тогда ничего не досталось. Но я не смог… Понимаете? Представил, как мать похоронку получает, и так плохо стало. В общем, отодрал я кусок тротила от мины. Не было взрыва. А потом меня духи оттуда выволокли, пристрелить хотели. Но у них старший был бородатый и седой, сказал, что я им еще нужен!

Лось только с досадой рукой махнул.

Впрочем, чему удивляться? Мало ли случаев, когда молодому бойцу не хватило смелости и решимости умереть как герою? Да что там бойцу, далеко не каждому офицеру хватало. На войне всякое бывает, а подобное вовсе не исключение.

— Идем! — я махнул рукой старшине.

Вдвоем мы быстро и незаметно пробрались к дороге, тщательно осмотрелись там. Я отдал старшине свой Стечкин, а сам засел с автоматом среди камней. Прапорщик Лось, положив свой автомат неподалеку, улегся на обочине дороги, пистолет припрятал и держал так, чтобы им можно было воспользоваться одним движением.

Ему предстояло сыграть роль раненого афганца, который якобы видел проходивших здесь русских, которые прошли тут несколько минут назад. Для убедительности, мы его одежду и конечности вымазали своей кровью.

Дорога была грунтовой, обсыпана мелким камнем и густой пылью. Луна зашла за тучу, отчего стало совсем темно. Проблема была еще и в том, что большую часть маршрута было видно издалека, а засаду требовалось устраивать на глухом участке, скрытом от посторонних глаз. Остановка транспорта могла вызвать вопросы — мол, зачем? Не секрет, что любое транспортное средство, что двигалось бы по этой дороге, считается вражеским. Союзников тут нет. Без разговоров. Крестьян и женщин с детьми сюда даже не пустят, да и чего им тут делать? Они даже из кишлака внизу ушли куда-то вглубь Пакистана, от греха подальше. А то мало ли.

К счастью, ждать пришлось не долго. Я заметил в бинокль, что из главных ворот лагеря медленно выехал какой-то транспорт. Остановился. Какое-то время ничего не происходило. Потом появилось движение.