– Нет, дорогая, ты не такая, как все. Ты особенная. Разве это плохо – быть особенной?

Блю хотелось сказать, что ничего хорошего в этом нет, но она смогла лишь выдавить слабое «да».

Мать была счастлива, отчим ею гордился, и Блю понимала, что ей тоже нужно радоваться. Дети, с которыми она раньше играла на улице, в последнее время отдалились от нее: неспособность Блю говорить об учителях и футболе делала ее странной. Обучающаяся на дому и не имеющая друзей, она не могла ни к кому обратиться за помощью.

Этой ночью, а также многими ночами в последующие месяцы ей во сне виделись те самые слезящиеся глаза на беззубом лице; она чувствовала тот самый ужас, который переполнил ее, когда до нее дошло, что сделала женщина со своим отцом.

И еще Блю вспоминала слова матери о том, что она не такая как все.

Король Мечей (перевернутый)[35]

Когда Блю вышла в коридор, чтобы спуститься вниз, дождь уныло барабанил в мансардное окно. Миссис Парк помешивала суп в большой кастрюле на плите. Разлив черный чай по кружкам, мистер Парк жестом пригласил Блю и Сабину садиться за стол. Он поблагодарил обеих за помощь в расчистке водостоков, словно это событие было последним, а неприятного эпизода на втором этаже не было вообще. Милтон сидел, обхватив обеими руками бутылку с водой, его ходунки стояли рядом. Когда женщины вошли на кухню, он кивнул, но не сказал ни слова. Блю предположила, что все договорились не вспоминать о случившемся.

Щенки лабрадоров смотрели с фотографий в рамках, с застрявшим в горле рычанием; в них не было ни намека на ту прелесть, которой обладают животные на открытках. Блю подумала про Джего. «Я обожаю черных лабрадоров», – сказал он. Где Джего теперь?

Обвив пальцами кружку, Блю осторожно отпила маленький глоток, боясь обжечь язык. Чай оказался ледяным.

«Это ничего не значит, – поспешила заверить себя она. – На кухне холодно, кружки были холодные, чай не свежезаваренный. Холодный чай еще не означает, что…»

Однако над кружкой Сабины ровной струйкой поднимался пар, как и над кружками четы Парк. Блю прикоснулась к чайнику, обожглась и отдернула руку. Почему-то у нее в кружке чай остыл мгновенно. Она очень-очень постаралась забыть то, что увидела в комнате Сабины.

– Ну вот и суп. – Миссис Парк поставила кастрюлю на стол. Мистер Парк расставил тарелки и разлил по ним домашний овощной суп, густой, с желтым дробленым горохом и жемчужной перловкой. Поджаренные кубики бекона делали бульон соленым. На блюде лежали свежевыпеченные булочки, золотистые, с бледным разломом посредине. Блю взяла две, они согрели ей ладони, и она напомнила себе, что вот уже три года не видела Боди, а галлюцинации не смогут испортить реальную еду. Положив на тарелочку толстый кусок сливочного масла, Блю постаралась стряхнуть с себя ощущение того, будто собаки следят за ней.

– В нормальной обстановке первый лечебный сеанс должен был бы состояться сегодня днем: по часу индивидуальной психотерапии с каждым, пока остальные гости читают…

Миссис Парк остановилась, чтобы намазать хлеб маслом, и Сабина покосилась на Блю. Та чувствовала исходящий от супа аромат чабреца и бекона, буквально чувствовала вкус свежайшего мягкого хлеба, пахнущего дрожжами.

– Однако нынешнюю обстановку едва ли можно назвать нормальной, – продолжала миссис Парк. – Я подумала, что вы, наверное, предпочтете восстановительную йогу, чтобы отдохнули мышцы после физического труда, каким вы занимались утром. Вы как?

– Господи Иисусе!.. – пробормотал Милтон.

– Да, это было бы… – с жаром заговорила Сабина, пытаясь проглотить то, что у нее во рту. – Извините. Это было бы просто замечательно, я с огромным удовольствием!

И Блю едва не рассмеялась, увидев такое отчаянное нежелание отправляться на сеанс психотерапии. Ей стало грустно при мысли о том, что Сабину она больше не увидит. Теперь она поняла: здесь ей не место. Здесь ощущения слишком сильные, воздействуют со всех сторон. Пожалуй, традиционная психотерапия была бы лучше – та, при которой человеку не приходится выходить слишком далеко из зоны комфорта. Тогда Блю смогла бы рассказать о матери, о ее жизни, ее смерти так, как сочла бы необходимым. Приезд в «Болото надежды» был ошибкой. Вот почему она видит, чувствует, воображает то, чего на самом деле здесь нет.

– Я думаю, я все-таки поеду, – вежливо произнесла Блю. – В такую погоду будет лучше выехать засветло. Я с большим удовольствием осталась бы, но…

– Это все из-за того, что произошло… – начала было миссис Парк, но муж остановил ее, накрыв ее руку своею.

– Я вас понимаю, – сказал он. – Это разумное решение. Я проверил дорогу. Воды еще довольно много, но если ехать медленно, все будет в порядке, так как затоплена только низина. Мне бы хотелось сказать, что скоро дорога станет чистой, но этот проклятий дождь никак не кончается, а если вода поднимется выше, проехать будет невозможно.

– А вы думаете, вода поднимется выше? – спросила Сабина с той самой клаустрофобной нервозностью, которую уже демонстрировала раньше.

– Дождь не сильный, но он не собирается прекращаться, – сказал мистер Парк.

– Что ж, – вздохнула Сабина, – полагаю, я тоже должна ехать.

– По-моему, – сказала миссис Парк, стряхивая с плеча руку мужа, – это чистейшая глупость. Ради всего святого, ехать в потоп нельзя, это опасно. Власти советуют воздержаться от поездок.

– Молли!.. – попытался остановить ее мистер Паркер.

– Все будет в порядке, – заверила Сабина.

– Я никуда не поеду, – заявил Милтон.

Все умолкли, возвращаясь к еде.

Тяжести ложки в руке оказалось достаточно для того, чтобы у Блю заурчало в животе. Она зачерпнула бульон с беконом, перловкой и разваренным луком; ее губы и язык приготовились принять еду, отчаянно жаждая ее, соблазненные аппетитным запахом и предвкушением вкуса.

– Пожалуйста, подумайте хорошенько, – сказала миссис Парк. – Может быть, вы все же перемените свое решение.

Бульон оказался холодным.

Ледяным. Застывшим.

Рот Блю наполнился приторной сладостью мертвой, давно остывшей плоти.

Она выронила ложку.

– Все в порядке? Не слишком горячо? – всполошилась миссис Парк, и Блю натянуто улыбнулась, как будто ничего не произошло, сказала, что суп восхитительный и она с нетерпением ждет возможности попробовать хлеб.

Первая булочка оказалась черствой, а желтое масло прогорклым. Блю с завистью смотрела на то, как Сабина разломила свою булочку. Пошел пар, масло быстро растаяло в пушистом мякише. У Блю пересохло во рту, язык превратился в задубелую кожу; она поняла, что стряпня миссис Паркер тут ни при чем, что это, по всей видимости, физическое проявление стресса. Еда была абсолютно съедобная, свежая и горячая, как и у всех остальных, и лишь рассудок подсказывал ей обратное. Если она останется, дальше станет только хуже.

Они сидят на кухне впятером, нет никаких мертвецов. Блю снова повторила себе, что это была иллюзия,