– Я-то не помню, а вот дочь может прочитать нам красивое стихотворение.

Надо было спасать положение, и Неверс тотчас заговорил о кодексе Олерона, этом важном coutumier [31], установившем принципы плаваний по океану. Постарался вызвать в сотрапезниках возмущение против ренегатов или чужестранцев, утверждающих, будто автором кодекса являлся Ричард Львиное Сердце. Предостерег их также и против более романтической, но столь же надуманной кандидатуры Элеоноры Аквитанской. Нет, заявил он, эти драгоценные кодексы (как и бессмертные творения слепого барда) не были трудом одного гения, их создали граждане наших островов, разные, но слитые в едином деле, как каждая из частиц наносной почвы. Вспомнил, наконец, легковесного Пардессю и призвал присутствующих не увлекаться его ересью, блистательной и извращенной. Снова пришлось предположить, что затронутые мною темы были интересны меньшинству, правда, другому, признается Неверс. Однако из сочувствия к публике он спросил:

– Не согласится ли губернатор оказать мне помощь в исследовании кодексов?

Вопрос нелепый, но я желал дать им хлеба и зрелищ, включить в круг обсуждаемых тем губернатора, чтобы все были довольны. Заговорили о культуре Кастеля, сошлись на его «личном обаянии». Ламберт попытался сравнить Кастеля с мудрецом из какой-то прочитанной им книги, дряхлым старикашкой, который вынашивал проект взорвать здание Комической оперы. Беседа перешла на другие темы: сколько стоит здание Комической оперы и где такие помещения просторнее и выше, в Европе или в Америке. Госпожа Френзине заметила, что бедные надзиратели голодают из-за зоосада, который развел губернатор.

– И если бы они не держали кур… – выразительно сказала она, поворачиваясь во все стороны, чтобы ее услышали.

Сквозь гвоздички Неверс смотрел на Карлоту, она сидела молча, скромно опустив голову.

В полночь он вышел на террасу. Опершись о балюстраду, рассеянно глядя на деревья в Ботаническом саду, темные, в ртутных потеках лунного света, стал декламировать стихи Гиля. Прервался – ему послышался легкий шорох: это ропот американской сельвы, сказал он себе; но нет, так скорее шуршат белки или обезьяны. Неверс заметил в саду какую-то женщину, она делала ему знаки. Он принялся вновь смотреть на деревья, читать стихи Гиля и услышал женский смех. Перед уходом еще раз увидел Карлоту. Она находилась в комнате, где лежали шляпы гостей. Карлота протянула коротенькую ручку со сжатым кулачком, раскрыла ладонь. Неверс смутно различил сияние, а потом кулон – золотую сирену.

– Дарю тебе ее, – просто сказала девочка.

В эту минуту вошли какие-то господа. Карлота стиснула кулачок.

Всю ночь Неверс не спал, думал об Ирен, а ему представлялась Карлота, в похабном и зловещем обличье. Он пообещал себе, что никогда не поплывет к архипелагу Спасения, а на первом же судне вернется на остров Ре.

Двадцать второго Неверс сел на проржавевший «Селькер». Плыл на острова среди негритянок, измученный качкой, и громадных клеток с курами, все еще больной после вчерашнего ужина. Спросил у какого-то матроса, нет ли других средств сообщения между островами и Кайенной.

– В одно воскресенье «Селькер», в другое – «Рембо». Но администрации не на что жаловаться, у них есть катер.

Все предвещало недоброе с тех пор, как я отплыл с острова Ре, пишет он, но при виде островов меня внезапно охватило отчаяние. Много раз Неверс представлял возвращение, а приехав, почувствовал, как исчезает всякая надежда. Чудо уже не свершится, никакое бедствие не помешает ему исполнять свою должность в тюрьме. Потом признает, что вид островов не такой уж скверный. Более того, высокие пальмы и скалы – воплощение островов, о которых он всегда мечтал вместе с Ирен. Тем не менее они вызывали отвращение, и наше жалкое поместье в Сен-Мартене воспоминание представляло в выгодном свете.

В три часа дня он прибыл на остров Реаль. Записывает: На пристани меня ждал смуглолицый еврей, некий Дрейфус. Неверс сразу обратился к нему: «Господин губернатор». Часовой шепнул ему на ухо:

– Это не губернатор, а Дрейфус, условно освобожденный.

Дрейфус, похоже, ничего не расслышал. Он ответил, что губернатор отсутствует. Проводил Неверса в квартиру при администрации. Та не отличалась романтическим (правда, потускневшим) блеском дворца в Кайенне, но для проживания годилась.

– Я в вашем распоряжении, – объявил Дрейфус. – Меня приставили прислуживать господину губернатору и вам, мой лейтенант. Располагайте мною.

Был он среднего роста, с землистым цветом лица, маленькими и блестящими глазками. Говорил, не шевелясь, весь вкрадчиво-мягкий. Когда слушал, прищуривался и чуть-чуть растягивал губы – выражение явно саркастическое, выдающее скрытую проницательность.

– Где губернатор?

– На Чертовом острове.

– Едем туда!

– Невозможно, мой лейтенант. Господин губернатор запретил въезд на остров.

– А вы мне даже пойти прогуляться запрещаете? – Выпад слабоват, так себе. Но Неверс вышел, громко хлопнув дверью. Дрейфус сразу оказался рядом. «Можно ли пойти с вами?» – спросил с отвратительно сладкой улыбкой. Неверс не ответил, они двинулись вместе. Остров нельзя назвать приятным: всюду с ужасом видишь заключенных, ходишь свободным среди заключенных.

– Губернатор с нетерпением ждет вас, – произнес Дрейфус. – Уверен, сегодня же вечером он вас навестит.

Неверсу показалось, будто он уловил иронию. Спросил себя: это просто такая манера говорить или проницательный еврей понял, что я настроен против губернатора? Губернатора Дрейфус всячески превозносил, с восторгом повторял, как Неверсу повезло (провести молодые годы под руководством такого мудрого и внимательного начальника), и себя самого поздравлял с тем же.

– Надеюсь, все же не годы, – вырвалось у Неверса, и он сразу пояснил: – Надеюсь, что мое пребывание здесь не затянется на годы.

Неверс дошел до высоких прибрежных скал. Поглядел на остров Сан-Хосе (прямо по курсу), на Чертов остров (среди волн, подальше). Думал, что остался один. Вдруг Дрейфус заговорил своим мягким тоном. Неверс оступился, испугался, едва не упал в море.

– Это я, только и всего.

Дрейфус продолжил:

– Уже ухожу, мой лейтенант. Будьте осторожны. Скалы поросли мхом, легко поскользнуться, а внизу, в море, акулы только того и ждут.

Неверс продолжал смотреть на острова (ступал осторожнее, делал вид, будто ступает осторожнее).

И когда остался один, очень удивился. Ему почудились огромные змеи среди растительности Чертова острова. Забыв об опасности, подстерегавшей в море, он сделал несколько шагов и увидел при свете дня, словно Коули в астрологической ночи Лох-Несса, или краснокожий в озере Орконес, зеленоватое допотопное чудище. Захваченный зрелищем, Неверс забрался выше на скалы. Роковая правда обнаружилась: Чертов остров был «замаскирован». Дом, цементный двор, скалы, небольшой корпус – все было под «камуфляжем».

Что это означает? – пишет Неверс. – Он – одержимый, этот губернатор? Он сошел с ума? Или это означает войну? В версию войны хотелось верить, он попросит перевода на военный корабль. Или проведу всю войну здесь, вдали от Ирен? Дезертирую? И добавляет постскриптум: Вот уже восемь часов, как я прибыл. До сих пор не видел Кастеля. Не расспросил его об этих камуфляжах, не услышал лжи.

II

23 февраля

Неверс обошел острова Реаль и Сан-Хосе (в своем письме от двадцать третьего он