– Спасибо!

Мужчина растроганно улыбается и сжимает мои пальцы обеими руками. Маленькая ладошка тонет в его ладонях – грязных, шершавых. Вш-ш-шах! Его цвета наполняют меня, как приливная волна. Они тусклые, мутные, словно выгоревшие на солнце. Смотреть на них неприятно, и почему-то становится больно внутри. Я хочу вырвать ладонь, но мужчина сжимает ее крепче, хватается за меня, как за спасательный круг. Меня затягивает в болото. Я пытаюсь закричать, я чувствую, что там, в глубине, что-то плохое. А потом вижу ее – огромную рану, из которой в мир изливается тьма. Чернота, что чернее черного. Хищная, пожирающая все цвета на своем пути. Она тянет меня к себе, она засасывает, поглощает! Я громко кричу и так сильно дергаю руку, что, не удержавшись на ногах, падаю прямо в лужу, от которой недавно спаслась.

– Что вы делаете с моей дочерью? – подбегает взволнованная мама. – Отойдите. Отойдите немедленно.

Я начинаю плакать. Мужчина испуганно отступает, бормочет что-то, но слов не разобрать. Кажется, что-то вроде: «Я не… Я не…»

– Я вызову милицию! – кричит мама, становясь между мной и незнакомцем. – Леша! Леша!

Папа бежит на ее зов, толкая перед собой тележку. Я плачу. Я кричу. Мне страшно. А мужчина испуганно бормочет что-то и, прикрывая голову руками, убегает прочь. Он петляет между машинами на парковке, заворачивает за угол магазина и исчезает.

– Нет, нет, стойте, – захлебываясь слезами, рыдаю я. – Ему надо помочь!

– Милая, ты в порядке? – спрашивает мама.

Она обнимает меня, прижимает к себе, но я вырываюсь и продолжаю кричать.

– Где болит?

– Ему! Ему больно. Больно внутри!

Я не могу объяснить, не могу подобрать слова.

– Мама, надо ему помочь!

– Успокойся уже, пожалуйста, – говорит папа сердито. Они с мамой оглядываются по сторонам. Люди вокруг шепчутся, пожимают плечами, смотрят искоса.

Папа подхватывает меня на руки, заносит в магазин и оставляет возле входа в женский туалет. Мы заходим с мамой вдвоем. Она пытается очистить мою одежду и, кажется, сердится, но я не могу понять почему. Я все еще дрожу. Мне все еще кажется, что чужое болото затягивает и тащит туда, где прячутся непростительные, темные мысли…

Чернее черного.

– Мам…

– Милая, это опять твое воображение. – Мама старается говорить ласково, но губы у нее сжимаются в ниточку. – Пожалуйста, давай не будем развивать эту тему, хорошо? А то папа рассердится, а я расстроюсь.

Я не хочу, чтобы они сердились, и все-таки делаю еще одну попытку. Эхо чужих цветов гулко отдается внутри. Как будто краски въелись в кожу, проникли в кровь и кости так, что не ототрешь.

– Мамочка, тот человек… Ему нужна помощь.

Мама вздыхает:

– Это он тебе так сказал?

– Нет. Но я видела!

– Знаешь что… – Мама не договаривает. Вскакивает и раздраженно швыряет грязные комки туалетной бумаги в мусорное ведро. Она опирается на раковину, делает глубокий вдох и выдох.

– Прости, пожалуйста, – шепчу я, обнимая ее ноги.

Мне страшно. Я становлюсь удобной и послушной. И радуюсь, что мама в штанах. Мне не хочется к ней прикасаться.

Мы выходим из туалета. Мама говорит папе:

– Купишь сам? Нам лучше вернуться домой. А потом поедим вместе мороженого!

Папа хмуро кивает. Мама пытается взять меня за руку, но я испуганно прячу ее в карман. Раздвижные двери бесшумно открываются. Мы выходим на улицу. В ноздри ударяет запах бензина. Солнце ослепляет. Я прикрываю глаза ладонью. Слышу истошный крик. А в следующее мгновение…

БАХ!

Порыв ветра, ударивший сверху, бросает волосы в глаза. Я убираю их от лица и вижу его у своих ног. Того самого мужчину. Тело неестественно вывернуто, полы грязного плаща раскинуты, словно мятые крылья, а вокруг головы растекается красное.

– Ох, господи, – потрясенно шепчет мама. – Сашенька, не смотри! – Она закрывает мне глаза ладонью, но сквозь прорехи между пальцами видно все, вообще все.

– Вызовите скорую! – кричит женский голос. – Он спрыгнул с крыши! Боже мой, да тут же ребенок!

Мир вокруг заполняется хаосом голосов, но внутри меня пустота, тишина, оцепенение… и понимание.

Вот что там притаилось на дне. Вот что чернее черного.

Нежелание жить.

Я захожу домой, бросаю связку ключей на тумбочку и кое-как выбираюсь из куртки. Она кажется неподъемной, а тело – неповоротливым и больным. Я вспотела и чувствую себя мерзкой и липкой. Причем внутри даже больше, чем снаружи.

Стянув ботинки, плетусь на кухню. Наливаю в стакан воду прямо из-под крана и выпиваю ее большими глотками. А затем, с трудом переставляя ноги, добираюсь до своей комнаты и падаю на постель.

Мама заглядывает в приоткрытую дверь:

– Ты в порядке?

– Башка болит, – хриплю я. Сил нет даже на то, чтобы голову повернуть. – Закрой, пожалуйста, дверь.

– И тебе привет, – обиженно говорит мама, но дверь все-таки закрывает.

Мысли в голове тяжелые, как вагоны старинного поезда. Хочется спать, но сон не идет. Не могу перестать думать об Андрее. И вспоминать не могу перестать. Помню, ночью, после того случая, я проснулась от голосов. Мама и папа спорили. Я хотела выйти к ним и спросить, что случилось, но тело было таким же тяжелым, как сегодня. Поэтому я могла только лежать в темноте и слушать, как они ссорятся, срываясь с шепота на крик.

– Надо показать ее психологу.

– Она просто очень эмоциональная!

– Тогда тем более надо!

– Тише ты!

– Это ненормально. Здесь что-то не так, я чувствую. Слышала, что она говорила перед тем, как… как…

– Может, тот мужчина ей что-то сказал?

– Конечно, сказал! А какой другой вариант? Что она читает мысли?!

– А может…

– Ой, да что ты несешь!

– Почему ты на меня-то кричишь?

Наутро после того дня у меня поднялась температура, начался озноб и сильный жар. Я проболела три недели, лежала в больнице, металась в бреду. Когда я наконец поправилась, родители так и не решились поднять тему психолога. Может, боялись, что мне опять станет плохо. А может, потому, что я больше не заговаривала о цветах. Все снова как будто бы стало по-прежнему, но только не я. Я изменилась. Начала прятать руки в карманах, избегать прикосновений, сторониться людей. Словом, стала такой, как сейчас.

Колючкой.

Я прерывисто вздыхаю и понимаю, что опять плачу, прямо как тогда. Внутри все разбито, разболтано, расшатано. Я подтягиваю колени к груди, обнимаю их руками, как в детстве, и закрываю глаза. А потом проваливаюсь в пустоту.

Без мыслей.

Без чувств.

Без снов.

Я открываю глаза, и в голове лампочкой вспыхивает одно-единственное имя. Андрей. А после то, что я увидела у него