В горле пересохло, но из комнаты выходить не хочется. Я сажусь лицом к стене и вытаскиваю кнопку из картинки с китом. Под ней спрятан портрет Андрея.

Я чувствую странную робость, пока рассматриваю его. Глаза, брови, губы… Родинки на знакомом лице вдруг кажутся мне головоломкой. «Обведи по точкам» и узнаешь, что спрятано. Я так и делаю. Обвожу их пальцем, но все равно не понимаю, что делать. Как ему помочь?

Я утыкаюсь лбом в прохладную стену так, что наши глаза оказываются напротив. Закрываю глаза и касаюсь губами его губ, всего на мгновение. Клятва, скрепленная поцелуем…

– Саша, – громко зовет мамин голос.

Раздаются шаги. Они приближаются, и я отскакиваю от стены за секунду до того, как распахивается дверь.

– Я же просила стучаться!

Мама закатывает глаза и строит недовольную рожицу:

– Прошу прощения, миледи. Ужин подан. – Она приседает в шутливом реверансе и, не дождавшись моего ответа, исчезает из дверного проема.

Я приподнимаю уголки губ в слабой улыбке, но где-то на донышке души остается противный осадок. Почему родители всегда игнорируют просьбы стучаться? Или право на личное пространство, как алкоголь – только после восемнадцати?

На кухне что-то с грохотом падает. Судя по металлическому звону, крышка от кастрюли. Я морщусь, прячу портрет Андрея и осторожно, стараясь не потревожить голову, опускаю ноги на пол.

– Саша-а-а! – снова зовет мама.

– Да иду я, иду!

На кухне царит праздничное настроение. Мама поет какую-то древнюю песню а-ля «золотые хиты восьмидесятых», а папа пританцовывает с Ксю на руках и безбожно фальшиво ей подпевает. На столе так много вкусностей, что глаза разбегаются!

– Что празднуем? – хрипло спрашиваю я, втискиваясь в свой любимый угол.

Папины плечи напрягаются при звуке моего голоса, а мама обрывает свою арию на середине строки и радостно восклицает:

– Сюрприз!

Она раскладывает по тарелкам картофельное пюре и, забрав у папы Ксю, усаживает ее на детский стульчик. Затем садится напротив папы и берет его за руку, сплетая пальцы. Она сияет. Папа избегает моего взгляда. Впрочем, я тоже стараюсь на него не смотреть.

– Всем приятного аппетита, – говорит мама и тут же выпаливает: – Мы едем в отпуск!

Я замираю, не донеся ложку до рта. Что? Какой еще отпуск?

– В ноябре, сразу на две недели! Одна выпадает на твои каникулы, а вторую придется пропустить. Но ничего! Уверена, ты прекрасно нагонишь потом. Ты же у меня такая умница. И папа уже взял отпуск. Боже, я шесть лет нигде не была!

Она смеется и едва не хлопает в ладоши.

Папа молча ест, но, кажется, с трудом сдерживает улыбку.

– А со мной, я так понимаю, вы не удосужились ничего обсудить? – напряженно спрашиваю я.

Мама недоуменно пожимает плечами и накладывает себе салат. Она и в мою тарелку его добавляет. Как обычно, не спрашивая.

– Что тут обсуждать? Мы едем в отпуск, наконец-то отдохнем всей семьей. Тебе тоже море пойдет на пользу.

– Но у меня же могут быть свои планы, – начинаю закипать я.

Она и вправду не понимает!

– Что ты такое говоришь? Какие планы у тебя могут быть?

Я сжимаю и разжимаю кулаки, пытаюсь хоть как-то успокоиться, но внутри все бурлит. Искры раздражения бегут по венам-проводам и зажигают щеки сердитым румянцем.

Мама поджимает губы, явно недовольная тем, что я испортила ей веселье, а папа вежливо уточняет:

– А какие у тебя планы?

В его голосе нет упрека, он предельно нейтрален и любезен. И это бесит еще сильнее. Нечего вести себя со мной, словно с маленьким ребенком, которого нужно успокаивать! Я имею полное право злиться.

– Свои собственные! – рявкаю я.

За столом воцаряется тишина. Немая сцена, которую нарушает только тихая возня Ксю. Она запускает ладошку в тарелку с картофельным пюре и с довольным видом размазывает его по лицу.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Я не могу уехать. Я должна помочь Андрею, я должна… Меня осеняет. Я выпрямляю спину и, натянув на лицо улыбку, говорю:

– Это спектакль. Я участвую в школьном спектакле. С моими… моими друзьями.

Мама с папой переглядываются. Выглядит это так, будто они спорят телепатически.

– Первый раз слышу. Почему ты раньше не рассказывала ни о каком спектакле?

– Я рассказываю теперь. Это Тор, ну, Сергей Владимирович. Мы ставим «Онегина», и сегодня я как раз была на прослушивании. Премьера будет в начале декабря, но мы все время будем репетировать. Пропускать совсем нельзя. Еще шить костюмы, делать декорации. Мам, пожалуйста, я очень хочу участвовать!

С каждым моим словом мамино лицо все больше загорается энтузиазмом. Я знаю, в университете она тоже играла в театре. Спорим, сейчас ударится в воспоминания?

– Я в юности тоже мечтала стать актрисой, – начинает она. – Даже играла…

Она погружается в прошлое, а я выдыхаю и немного расслабляюсь. Мамин щебет действует на нервы, и я пропускаю его мимо ушей, механически пережевывая какую-то еду.

– Постойте, как же тогда с отпуском? Перенести? Ты сможешь взять другой отпуск? – спрашивает мама папу. Тот отрицательно качает головой. Кажется, он и вправду огорчен.

– О-о-о… Значит, мы никуда не едем? – Мамины плечи опускаются, да и вся она будто съеживается. Как воздушный шарик, который проткнули иголкой. Я набираю побольше воздуха в грудь:

– Знаете что, езжайте без меня.

– Не говори ерунды. – Мама пренебрежительно отмахивается от меня, как от мошки.

Я снова начинаю закипать:

– Мам, мне шестнадцать!

– Вот именно!

Мы свирепо буравим друг друга взглядами и потому не сразу понимаем, что говорит папа.

– А почему, собственно, нет?

Что-что? Кажется, такого поворота не ожидали ни я, ни она.

– По-моему, Саша много раз нам доказала, что она достаточно взрослая и самостоятельная. По сути, она давно живет отдельно, просто в одной квартире с нами, – шутит папа. – И что ей делать в отпуске с родителями и младенцем? Пусть лучше проведет время с друзьями.

Он выделяет последнее слово голосом, и я с трудом подавляю улыбку.

Мы оба знаем мамино слабое место – мечту о дочери, которая будет водить хороводы с другими мальчиками и девочками.

Мама с сомнением хмурит брови и слегка раскачивается на стуле, но ее оборона явно дает трещину. Папа приобнимает ее за плечи и что-то шепчет на ухо. Мама тихо смеется, а потом поворачивается и целует его в губы.

Счастье на фундаменте из лжи.

– Ладно уж, – бормочет она, потирая ухо. – Вечно вы заодно! Но, чтоб вы знали, я не уверена, что это такая уж хорошая идея!

Вот так – всего несколько папиных слов,