Клер уселась напротив, а Поль, отойдя подальше от террасы, закурил, притворяясь, что изучает огород, состояние газона, растения. Как будто ему хоть когда-нибудь было до них дело.

– Хоть в футбол можно поиграть наконец, – усмехнулся он.

Я пропустил эту очередную провокацию мимо ушей. Конечно, папа всегда строго-настрого запрещал играть в мяч в его саду: не для того он весь год убивался с газоном, растил розы и кабачки, чтобы мы тут все изгадили. Но зачем опять это вытаскивать на свет божий, даже в порядке иронии.

– Знаешь, – бросил я ему, – я тут на днях услышал одну фразу в какой-то песне Орельсана: твои недостатки сделались твоим “я”[15].

– Что ты хочешь этим сказать?

– Проехали.

– Нет уж, продолжай. Мне интересно.

Поль затушил окурок и убрал его в свою карманную пепельницу. У меня всегда было впечатление, что пользовался он ею не столько из страсти к чистоте, сколько из желания похвастаться, что побывал в Японии.

– Ну вот ты, – сказал я, – ты как раз относишься к тем, кто в итоге определяет себя через свои недостатки. Бывают, знаешь ли, такие любители порисоваться: а вот я такой, ничего не скрываю. Гордятся, что всегда говорят, что думают, какие бы ни были последствия. Хотя именно это их и делает бесчувственными мудаками. Законченными эгоистами, которым вообще наплевать на чувства других. А еще бывают, знаешь, такие чуваки, которые никогда не приходят вовремя – якобы они “всегда опаздывают” и ничего не могут с этим поделать. Или девицы, которым не стыдно иметь “тяжелый характер”. У меня есть один знакомый в офисе, так вот он, видите ли, ведет себя со всеми как последнее дерьмо. И вечно говорит: а я такой, ничего не могу поделать, в человеческих отношениях я полный ноль. Принимайте таким, как есть. Вот и с тобой что-то похожее. Твои недостатки сделались твоим “я”.

– Какие? В смысле, у меня наверняка их куча, но что именно ты считаешь моими недостатками? Какие недостатки сделались моим “я”?

Поль уселся рядом с Клер. Смотрел мне прямо в глаза. Как будто мои слова в кои-то веки ему искренне интересны. Как будто он действительно придает им значение. Надеется что-то в них найти. Какой-то ключ. Откровение.

– Не знаю. Их полно. Вечно недоступный. Отстраненный. Холодный. Бесчувственный. Нетерпимый. Мифоман. Ты не способен себе представить, что кто-то может иметь другое мнение. Другие вкусы. Другой образ жизни. У тебя эмпатия работает разве что к людям, которых ты в реальности не знаешь.

– Ну… Это все скорее лестно.

Он откинулся на спинку стула, вид у него был слегка разочарованный. Как будто он от меня ждал чего-нибудь посильнее. Или что я открою ему что-то новое в нем самом.

– Скажи мне одну вещь, – продолжал я, – у тебя сколько друзей?

– А?

– Настоящих друзей? Их у тебя сколько? И не надо мне говорить, скольких ты потерял. Сейчас? Сколько их осталось? Скольких ты не принес в жертву ради парочки лишних выходов на сцену?

Он вдруг стал нервно вертеть в руках зажигалку. Глядел куда-то вдаль, закусил губу. Туше, подумал я.

– Перестань, Антуан, – вмешалась Клер.

Но я отмахнулся. И попер напролом, в упор глядя на него:

– Это же смешно, если подумать. Весь этот миф вокруг тебя. Твоя пресловутая уязвимость. Притом что я не знаю человека более жесткого.

– Антуан, прекрати! – Клер сделала новую попытку.

– Да нет, пускай… – перебил ее Поль. – Это неважно. И потом, я все это уже слышал. Разве что не эту теорию про недостатки, которые становятся твоим “я”. Недурно, кстати. Запишу куда-нибудь. Но все остальное… И ты кучу всего забыл. У меня, похоже, фобия, не выношу обязательств. Я не способен привязываться. Аллергия на откровенность. На чувства. У меня такого полон телефон. Всех этих попреков от парней, которых я трахаю месяц-другой, а потом бросаю. Которые хотят большего. Хотят от меня того, чего я дать не могу. Или не хочу, как они считают. Один мне даже как-то сказал, что, в сущности, не так уж я далек, как мне кажется, от фигуры отца в своих фильмах. Я не выношу чужого хныканья, например. И не терплю шума.

– Ага, точно, – сказала Клер. – Когда дети были маленькие, ты не выносил, когда они кричали или разговаривали громче обычного. Кривился, едва они появлялись на горизонте.

Поль усмехнулся:

– Да. Мне однажды мама сказала. Не в упрек, впрочем. Просто сказала, что в этом я совсем как папа.

– Вот только папа как раз был не такой, – поправил я.

– Твой – возможно. – Поль поднялся со стула и двинулся на кухню. – Твой – возможно… Ладно. Мне надо выпить. Вам чего-нибудь принести?

Сцена третья

Клер

Поль скрылся на кухне. Оно и к лучшему. Антуан перестал себя контролировать, шел на автопилоте. Засветил ему по морде, но все равно не успокоился. Все клапаны открылись, и он уже не знает, как их заткнуть. Слишком долго сдерживался. Теперь в нем говорят нервы. И все посыпалось.

Я ему сказала, чтобы он прекратил. Притормозил, пока не поздно. Пока все не стало необратимым. Он только плечами пожал. Ну и что, если станет необратимым? Уже давно стало. И это Поль виноват. Кстати, ему надо кое в чем мне признаться. Только я должна поклясться, что никому не скажу. Краем глаза он следил за братом, тот выдвигал ящики на кухне, искал штопор, составлял вместе три бокала, выбирал бутылку.

– Помнишь статью в интернете после его премии Сезар? – лихорадочно прошептал он. – Желчная такая, там говорилось, что Поль – лжец?

– Смутно, – ответила я. – Ну, помню в основном, что он взбесился. Боялся, что дальше покатится как снежный ком. Тот тип даже пытался взять интервью у папы…

– А папа отказался. И жестко послал его лесом. А потом звонил всей родне и требовал, чтобы никто не отвечал тому мерзавцу. Причем в то время между папой и Полем уже все было кончено. Короче. Тот чувак свою статью все-таки написал. Ничего по-настоящему существенного там не было, но осведомлен он был неплохо, если подумать. Ты мне даже звонила, не могла понять, откуда эта вонь могла взяться.

Да, верно, я помнила эту историю. Никаких последствий та статья не имела, но все равно некоторые подробности озадачивали. Я долго спрашивала себя, кто же мог все это слить. Бывший одноклассник по лицею, завистник, всегда ненавидевший Поля? Какой-нибудь разгневанный кузен?

– Так вот, это был я.

– Что?

Он на секунду умолк. Я пристально смотрела на него. Его как будто подключили к розетке. Все тело напряглось, взгляд блуждающий. Я испугалась, что он сейчас взорвется.

– Он от меня это узнал, – повторил он. – Я ему позвонил, тому типу. Критику, который все фильмы Поля стирал в порошок. Сказал ему: знаете, я близко знаком с Эриксеном. Этот чувак – трепло поганое. Всю жизнь выдает себя