– Еще как должна. И еще как имела. Тебя выбросили вон, как и меня. И чтобы ты не скулил и не мямлил, я должна была привести тебя сюда. Загнать на эту лестницу.

– Ну и ладно. Загнала. Получила свое?

– Да, получила. Можем постучаться к ним, кстати. Хочешь?

– Куда постучаться? В окно?

– Не в окно, дурачок. В квартиру.

– Зачем?

– Попросимся жить к матушке. Скажем: «Мммааатушка-заступница, – проблеяла Лилит, – возьми нас к себе ночеваааать!»

– Не смешно.

– Это ты угадал, братец Саввушка. Или скажем вахтеру: у нас тут маму силой удерживают. Косматый мужчина. Вызывайте милицию. Вот смеху-то будет, а?

– Совсем не смешно.

– Давай сюда бинокль – спускаемся. Хорошего понемножку. Домой хочу.

Через полчаса они входили в квартиру. Время было около полуночи.

– Готовь закуску, – сказала сестра.

– Какую закуску?

– Огурцы, помидоры, что есть в холодильнике. Остатки макарон. Мы ведь не все слопали? Кабачковую икру.

Сама она поставила в коридоре табурет, вспорхнула, пошарила на антресоли и выудила оттуда бутылку коньяка и пачку папирос.

– Мамочкины запасы, – спрыгнув, сказала Лилит. – Очень своевременно, кстати. Армянский коньяк «Арарат», говорят, лучше не бывает, и папиросы «Герцеговина Флор».

– Ты курить будешь? – нахмурился Савва.

– Я с четырнадцати лет курю – парни научили. Аромат нравится. И кажусь старше. Да-да-да, я такая. Гуляю с парнями, пью вино и курю папиросы. И мне это нравится. И вообще – в такой жизни есть шарм. Знаешь это слово?

– Знаю. Мерзко это.

Она снисходительно усмехнулась:

– Потому что ты еще зеленый. Вот поэтому и мерзко. Доставай бокальчики – небольшие. А я найду мундштук и пепельницу. И закуски выкладывай. Сыр нарежь. Ты сегодня прощаешься с юностью и глупостью. Благодаря мне, братец Саввушка.

Савва стал покорно выкладывать огурцы и помидоры в тарелку, резать хлеб и сыр. Лилит отыскала среди своей нехитрой косметики в ящике мундштук, вскрыла черную пачку папирос «Герцеговина Флор» с золотой окантовкой и печатью, где сияла мелкая надпись «Ява». Вытащила папиросу, деловито продула ее, аккуратно вставила в мундштук. Звонко, как кастаньетой, тряхнула большим коробком спичек. Все это получалось у нее красиво и ладно, так, словно она уже делала это много-много раз. Савва понимал, что, видимо, так оно и было. Но ее слова, оброненные на пожарной лестнице, об их матери: «Она хороша в своем деле, уж я-то знаю», – заставляли его возмущенное сердце выпрыгивать из груди. Хуже была только картина, которую он увидел: эти выплясывающие голые бедра женщины под косматым чудовищем, этим дирижером, ее сладострастное выражение лица. Даже думать о том, что это была их мать и что он это видел – было оскорбительно и страшно. Хуже всего то, что он знал наверняка: эта сцена останется с ним на всю оставшуюся жизнь. Она никогда не уйдет из памяти, как утром рассеивается в первых впечатлениях нового дня самый эмоциональный и яркий сон.

– О чем задумался? – чиркнув спичкой, спросила Лилит.

Она прикурила. Затянулась, выдохнула дым тонкой струйкой в сторону.

– Говори.

Дым сразу коснулся ноздрей Саввы, подкрался, защекотал, заколол. Захотелось чихать и кашлять.

– Так, ни о чем…

– О маманьке о нашей? О заступнице-распутнице? – Лилит была сметливой и все понимала. – О том, как она извивалась под этим дирижером, да?

– Хватит, хватит. – Сжав зубы, ее брат готов был взорваться.

– Ладно, Саввушка, ладно. – Она примирительно накрыла его руку своей белой, как у всех рыжих, сильной и красивой рукой. – Хорошо. – Погладила его, потянулась к юноше, провела ладонью по его щеке. – Коньяк откроешь или мне самой?

– Открою.

– А ты умеешь?

– Смогу.

Он откупорил бутылку, взглянул на сестру.

– Чего смотришь? – улыбнулась она. – Наливай нам обоим.

– Ты уверена?

– Директора школы тут, кажется, нет. Или?.. – Она театрально огляделась. – И в помине нет. И комсорга тоже нет. Так кого стесняться?

– Ладно, – не без охоты сдался он.

Савва налил им коньяка по половине бокальчика. Выдохнув очередной раз дым, Лилит взяла свой.

– Бери, милый.

Савва тоже взял.

– Ну что, братец, за эту развеселую ночь? – Она потянулась к нему с улыбкой и вновь накрыла его руку своей. – Еще одну ночь вдвоем?

– За ночь вдвоем, – кивнул он.

– Пей до дна, – наказала она.

Они выпили. Савва задохнулся, долго не мог отдышаться, но сестра плеснула ему чая, потом дала огурец. Он выпил и закусил. И еще долго морщился. Удар в голову настиг почти сразу, и тело загорелось тотчас же. Все однажды случается впервые. Это было ощущение эйфории, полета. Его даже повело. Хотелось взмахнуть крыльями и полететь.

– Только не вставай, посиди, – раздавив окурок в пепельнице, потребовала Лилит. – Сейчас первая волна пройдет, и все будет хорошо. И поешь, самое главное.

Аппетит проснулся у обоих сразу. Они съели макароны, половину огурцов, полбуханки хлеба. Выпили еще по полбокальчика коньяка. В голове у Саввы вовсю шумело. Но он был счастлив. Лилит смеялась, рассказывая о том, как первый раз удила рыбу с друзьями и зацепила своего приятеля за мягкое место, да еще рванула удочку, как потом все бегали вокруг бедняги до самого обеда, пытаясь вытащить крючок. А кто-то предложил несчастного отправить в ту же уху.

Ее смех прошел совсем неожиданно. Она смущенно улыбнулась брату и сказала:

– Прости меня.

– За что?

– За то, что ты сегодня увидел. Я дура и не должна была тебя вести туда. Но что сделано, то сделано. Назад ничего не вернешь. Я виновата перед тобой. Я была зла на нее – и тогда, и теперь, и завтра буду зла. – Она вновь сжала его руку. – Что мне сделать, чтобы загладить вину? Скажи честно.

– Поцелуй меня, – попросил он.

– Что?

– Поцелуй меня, Лиля, – повторил он.

– Так ты серьезно? Я твоя сестра.

– Все равно поцелуй меня – и будем в расчете.

Его голос, несмотря на коньяк и обычное поведение парнишки на вторых ролях, «младшего братца Саввушки», прозвучал уверенно.

– Я ведь знала, что ты попросишь об этом.

– Знала?

– Это чутье – оно у меня развито как у кошки. Взаправду поцеловать?

– Да, – кивнул он.

– Как целуются взрослые? Как в кино?

– Хватит, – прервал он ее, – целуй.

Лилит смотрела на него с удивлением, потому что прежде его таким не видела. Молодым мужчиной. И она тем более сожалела, что перешла грань. Она встала из-за стола и села к нему на колени.

– Не переживай – я все сделаю как надо.

Она взяла его лицо в ладони и коснулась губами его губ. Она целовала Савву долго, до его головокружения, и у нее самой закружилась голова, потому что в какой-то момент она просто забыла, что это ее