Шрифт:
Закладка:
Оглушительный вой, вопль, как будто хором вопят от боли тысячи людей, мужчин, женщин, все голоса сливались в один, разносились эхом по подвалу, полыхали заревом, освещая высокие тени на стенах. Перед лицом промелькнуло пламя: Ваня кинул свою бутылку, и звон её утонул в этом вопле, и сним крысиный писк. По ногам пробежали маленькие лапки, одни, другие, Ленка уже не смотрела, не считала, только отстранённо подумала: «Крысы спасаются».
Серёга опять толкнул её в спину:
–Бежим!– И они побежали. В воздухе воняло бензином и палёной кожей, светло было, как будто врубили сотню оранжевых ламп, и дым. Дым догонял. Крысы спасались по трубам, лезли под ноги, Ленка уже не разбирала, куда бежит.
–За что?– Голос был человеческий. Тот голос. Ленка бежала, не чуя больной руки, кашляла, видя перед глазами только крыс и лямку Серёгиного рюкзака. И всё-таки обернулась.
Далеко позади, уже очень далеко, за пеленой дыма, ревущий столб пламени среди покарёженных труб упирался в потолок. Он выл, как тысячи людей сразу, он танцевал, обжигая жаром Ленке лицо, хотя далеко же, далеко, а кажется – рядом. Старик стоял спиной к ним, прямо перед этим живым костром. Стоял и смотрел, как смотрят люди на свой горящий дом, не в силах уже ничего сделать, и оторваться тоже не в силах. Ленка не поняла, откуда она это взяла, при чём здесь дом вообще, но тоже притормозила.
–Бежим!– Настя дёрнула за больную руку. Ленка взвыла, но побежала.
–Ты мне так все грибы распугаешь!– Настя срезала толстенный белый и погрозила им Серёге, но тот не слышал. Он расставил пустые консервные банки на поваленном дереве и от души палил из новенькой пневматической винтовки. Банки разлетались с металлическим брякотком, уСерёги уже хорошо получалось. Давно надо было заняться биатлоном.
–Он их подстрелит убегающими.– Ваня возился у мангала, отгоняя от сырых шашлыков толстого щенка лабрадора. Специально брал другую породу. Чтобы не такую кусачую.– А нет – так мяса много.
Отмечали Ленкину победу. Её фотки убитой заброшки покорили если не мир, то пару миллионов человек точно. Конкурс был какой-то навороченный, с кучей профессионалов, она сама не ожидала, что выиграет, послала снимки наудачу и вот…
Конечно, это Настя придумала пойти в лес, не сообразив, что с шашлыками много грибов не соберёшь, не будешь же с мангалом бегать, как дурочка, от дерева к дереву. Но на этой поляне ей повезло: тут и там торчали весёлые бурые шляпки. И вроде сухая поляна, не по-осеннему сухая, по всем законам природы здесь не должно расти ничего приличного! Чудеса. Чудеса случаются, теперь-то она это знала.
…Все фантики, подаренные стариком, куда-то исчезли после того пожара. Настя искала-искала… Не чтобы найти, чтобы убедиться, что их больше нет. Это казалось таким удивительным и одновременно таким правильным: нет больше чудовища – нет старика, нет старика – нет фантиков.
Территория старой фабрики выгорела почти полностью. Сухая трава по пояс, много бумажного мусора, и дождь не спас. Новостройки достаточно далеко, народу ещё не много живёт, да и день рабочий. Мало народу, мало свидетелей, пожарных вызвали поздно, когда совсем уже всё дымом заволокло. Вот и выгорела.
Странного старика в белом халате больше никто не видел.
Место, где ты живёшь
Темнота давила на мозги. Пыльные полоски света, проникающие сквозь дырявую крышу, только ещё больше слепили. Киря медленно шёл по хлипкому полу: доски под ногами пошатывались и скрипели. Глазам было больно от этой полосатой темноты: тонкие лучики света на полу, а вокруг чёрный мрак. Под ногами валялись ошмётки пакли, гвозди, комки грязи с отпечатками подошв и собачьих лап. Домик давно растащили: когда-то здесь была и мебель, и отделка, а сейчас только голый сруб да мусор на полу. В маленьких окошках с огрызками подоконников даже не было стёкол.
–Могила,– громко прошептал Васёк. Он посветил фонариком на мохнатые от пакли стены, и влуче мелькнул крысиный хвост.– Видал, какая здоровая! Что она здесь жрёт, интересно? Доски, что ли? С гвоздями!
–Не болтай,– буркнул Киря.– Живёт она здесь. Тепло, тихо, людей нет. А питаться к соседям ходит. К тебе, например.
–Подавится! У меня Феня крысоловка! На днях вот такую тварь на крыльцо притащила.– Васёк широко развёл руками, как рыбак, хвастаясь пойманной рыбой.– Надо будет – и твоего пса задерёт!
–Ну-ну. Сегодня привести или завтра?
Глаза уже привыкли к полумраку, иКиря потихоньку рассматривал комнату. Брёвна, пакля, доски. В углу – куча пустых пакетов и скомканных газет, наверное, крысы натащили для гнезда. На полу среди мелкого мусора – кокнутая тарелка с цветочками и следы, следы. Собачьи и человеческие.
–Вась, а кто-то сюда ходит!
–Десятый класс тут вечерами пасётся, больше некому! Неужто они проглядят такую хату?! Вроде недалеко, а на отшибе, никто не мешает. Печка вон ещё целая, грейся – не хочу…
Киря слушал и пинал здоровенный висячий замок на крышке подпола. Кому пришло в голову запирать подпол на такой замок? А главное, он был не ржавый, не старый. Дужка вон отполирована, блестит… И петли! Петли у дверцы смазаны, Киря ткнул пальцем и тут же испачкался.
Интересно, что там? Клад? Труп? Да ну, скорее всего, просто закрыли от десятиклассников. Участковый дядя Миша приехал и закрыл. Дом тоже когда-то был заколочен, но кто-то ведь оторвал доски. Десятиклассники, да. А вподпол замок срывать поленились, они не любопытные.
От волнения Киря нарезал круги вокруг загадочной дверцы, даже прыгал, пробуя на прочность гнилые доски.
–Васёк! Нигде ломика не видишь?
–Что?– Васёк подошёл и оценил:– Хочешь отведать огурчиков двадцатилетней выдержки? А что, умно: вшколу долго не пойдёшь!
–Глупый! Неужели самому не интересно?
Васёк кивнул и, хлопнув дверью, побежал искать, чем бы сковырнуть замок. Киря остался бродить по дому. Слазил за печку – может, кочерга найдётся вместо ломика? Нашёл пакет из-под чипсов и пустую бутылку: похоже, Васёк был прав насчёт десятиклассников.
От тишины звенело в ушах. Васёк на улице не подавал признаков жизни – домой, что ли, побежал за ломиком? А совсем рядом по полу зацокали когти.
Киря поднял голову. Собака. Погреться зашла. Грязно-рыжая, с порванной губой. Ничья. Видно, что ничья. На боках жирок, а вглазах растерянность и ужас. У домашних таких глаз не бывает. Собака стояла на пороге и молча скалилась порванной губой.
–Заходи, грейся,– кивнул ей Киря. Собака попятилась и оскалилась ещё больше. На загривке её вздыбился колтун с бордовыми ошмётками болячки.
–Да не бойся ты так, я не кореец!– Киря жалел бездомных собак. Была в этом какая-то чудовищная глупость: собака – и вдруг бездомная. Что ей без дома-то делать, что сторожить?
