достигнутым уровнем. Возможно, именно поэтому некоторые россияне носили свои страдания как значок. Голдер нашел одну бывшую аристократку «сияющей в своем мученичестве». Гиббс посвятил главу «Мученичеству России», для которой он нашел наиболее убедительный материал среди бывших состоятельных людей: «В целом они проявили большое мужество и удивительный дух смирения, с некоторой гордостью за свои страдания, как солдаты в прифронтовых окопах». Он цитирует замечание представителя старой аристократии о ее роде: «Теперь ... они научились работать и страдать. Именно страдая, человек учится больше всего».

Эта вера в мелиоративную силу страдания, казалось, передалась некоторым посторонним, которые подвергались ему в течение длительных периодов времени. После репортажа о России во время массового голода Халлингер в своей книге «Перековка России» сказал много хорошего о культуре крестьян, их ремеслах, их песнях. Верно, некоторые из их поступков не были столь привлекательными во время революции, и народные песни были запрещены, но однажды крестьяне запоют снова», и в примечаниях они стали еще богаче из-за перенесенных ими страданий.

«Именно страдание делает человека благородным; пока он не пострадал, он едва ли лучше зверя», гласит русская пословица. Таким образом, испытания, выпавшие на долю России, в конце концов обогатят ее искусство».

Вера в то, что спасение достигается через страдания, занимает центральное место в русском православии, и долгое время считалось, что она оказала важное влияние на развитие русского сознания. Его происхождение восходит ко времени, вскоре после того, как князь Владимир обратил Киев в христианство в 988 году. В братоубийственной борьбе за власть после его смерти двое из его сыновей, Борис и Глеб, как говорят, добровольно приняли смерть, по словам Джеймса Биллингтона, «чтобы искупить свой народ невинными, подобными Христу страданиями». Таким образом, Борис и Глеб, добровольно разделившие Страсти Христовы, стали первыми русскими православными святыми.

После этого мотив подражания России Христу звучит на протяжении веков. Профессор Биллингтон описал сохранение в московской идеологии «культа смирения и самоотречения: попытки быть очень похожим на «Господа в излиянии любви и принятии страданий в кенотической манере первых национальных святых России: Бориса и Глеба».

Макс Вебер никогда не выходит из головы, когда речь заходит о роли православия в формировании российского сознания. В своей «социологии религии» он проводил различие между двумя взглядами на спасение среди мировых религий: аскетически-экстатическим, или отвергающим мир, и аскетически-этическим, или вовлеченным в мир и рационалистическим. Среди религий во второй категории были основные иудаизм, католицизм и протестантизм, особенно кальвинизм. Первая включала в себя разнообразную группу, в основном восточных религий, русское православие с его мистическими традициями исихазма, который подчеркивает бегство от мира, и кенотизм, или квиетистское подчинение. Хью Рэгсдейл выделяет существенное различие между ними: «В западной религии нравственное назидание проистекает из нравственных устремлений. В русском православии оно проистекает из невинных страданий. Первые святые, Борис и Глеб, являются классическими примерами».

Камнем преткновения в применении этого анализа к послереволюционному периоду является тот факт, что очень многие россияне несут на себе столько страданий вины: расплачиваются за грехи Революции и все такое. Однако в 1921 году другие голоса — возможно, некоторые из тех же самых — говорили о «страданиях нации, которая невинно страдала долгие годы», если процитировать слова одного царицынского интеллигента. С этой точки зрения, Великий голод был просто еще одним в длинной череде бедствий, которые гонимая Россия была вынуждена пережить. Россия снова оказалась на кресте.

На самом деле образы меняются. Иногда Россия все еще находится на пути к Голгофе. Тогда вмешивается Бог: Он посылает американцев.

Ближе к концу миссии по оказанию помощи сотрудники АРА в Кошском районе Симбирска написали благодарственное письмо Америке, АРА и районному инспектору Барринджеру. Как и несколько других подобных документов среди бумаг Барринджера, его оформление не обработано, в стиле самодельной поздравительной открытки. На обложке карандашный рисунок оборванного старика и ребенка, пробирающихся босиком по густому снегу; их преследует Смерть, изображенная в виде скелета с косой, прислонившегося к картинке справа. Под сценой приведены две строки, взятые из опубликованного в 1864 году стихотворения Некрасова «Железная дорога», в котором рассказывалось о страданиях и голоде крестьян, нанятых для строительства железных дорог, построенных буквально на их костях:

В мире есть царь, этот царь беспощаден,

Голод — названье ему.

В благодарности внутри говорится, что «В то время, когда тысячелетняя Россия, покорно и мужественно, как всегда, шла на свою Голгофу, надев терновый венец», только «сочувствующие сердца американского народа» были тронуты ее криками бедствия. Прибытие американцев означало, что у России отобрали кубок, что Бог перестал отворачивать свой лик — хотя большому количеству этих отвергающих мир россиян потребуется время, чтобы убедиться в этом.

Так уж случилось, что люди, пришедшие им на помощь, были активно вовлечены в мировую жизнь. Они были американцами, крестоносцами протестантской этики. Они не проявляли внешнего беспокойства по поводу того, приготовили ли им небеса награду. У них была работа на земле, здесь и сейчас. Столкновение этих двух радикально отличающихся менталитетов породило множество комедий и трагедий the relief story и на какое-то время превратило голодающую Россию в своего рода великую лабораторию, о которой, возможно, мечтал Вебер.

Тот, кто четко понял это, был Коркоран, служивший в АРА, но сам британец и, как таковой, считавший себя достаточно культурно отличным от своих американских коллег, придерживающихся принципа «убирайся и получай», чтобы описать их в действии среди вечных русских с точки зрения третьей стороны:

Если вы прогуливаетесь с человеком из АРА по какому-нибудь району, то чаще всего это приводит к крестьянской хижине. Вы заходите в нее и обнаруживаете мрачную семью, сидящую в тишине вокруг простой, но полезной американской еды, которую они получили в дар от Конгресса США. Я наблюдал за лицами такой семьи после приезда американцев. Я видел, как старик, чьи черты были испещрены, казалось, неизгладимыми следами страданий, с таким печальным выражением лица, что печаль казалась неизгладимой, стал почти человеком, когда какой-то юноша из Косоктона, штат О., поприветствовал его своим лучшим русским эквивалентом для: «Ну, как поживаете, дедушка?».

Это контраст между молодостью и старостью, здоровьем и нездоровьем, энергией и вялостью, богатством и бедностью. Затем Коркоран озвучивает старого крестьянина, восхищающегося своим американским спасителем:

Вы объясняете, что Бог просто ненавидит Россию за ее беззакония и поэтому послал голод, а безумный молодой человек смеется и выкрикивает что-то, что можно истолковать как ругательство или защиту Божества, в зависимости от вашей точки зрения... Вы действительно верили, что Бог покинул вас, и он послал их - именно их, богатых, уверенных и добродушных. Он не мог ненавидеть вас и послать вам такого друга!

Дело не в том, что эти американцы были безбожниками, просто