Когда русский обещает по-русски «сделать что-то быстро», на самом деле это может означать, что он не доберется до этого намного позже в тот же день, или, возможно, если заказ поступит достаточно поздно в тот же день, он не доберется до этого до следующего дня, если не раньше. Русское слово «сейчас» со временем стало довольно эластичным и может подразумевать существенно различающиеся расписания в зависимости от контекста, хотя его буквальное значение — «сей час» и оно несет смысл «немедленно». Тогда представьте, каким неприятным сюрпризом было для недавно прибывшего американского работника по оказанию помощи, стремящегося выйти и победить голод, обнаружить, что «сейчас», которые он ранее в тот же день получил от российского сотрудника в ответ на его инструкции, на самом деле означали «любое старое время», которое, как оказалось, не было вовремя для выполнения требуемой задачи. Чайлдс написал в своем дневнике, что на самом деле это означало «неопределенный период времени». Дневник Келлога стремится к большей точности:

Полное пренебрежение ко времени — «si-chass» = «немедленно», или «через некоторое время», или «довольно скоро» — означает что угодно, от минуты до дня — почти невозможно заставить русского понять «начало действия». Однако он желает, и если кто-то будет нести ответственность, так сказать, за скорость, он впишется — то есть он примет ситуацию так, как он принимает акты Провидения как все, что происходит в этот день.

Итак, американским работникам гуманитарной помощи, якобы посланным Провидением, пришлось заняться внедрением нового вида сейчас, как объясняет Эллингстон: ««Сичас» — это русское слово, обозначающее «в настоящее время», и оно разделяет расплывчатую неопределенность испанского «манана». Вскоре после прибытия американцев русские начали проводить различие между неквалифицированным «сичас» и американским «сичас», что буквально означало «немедленно». Это символизировало активность американца повсюду».

Эта новая фраза получила распространение в офисах АРА по всей России и даже за пределами этих офисов. Эльперин говорит, что в Уфе полковник Белл настолько преуспел в выполнении своих обещаний, «что верность американцев данному слову стала притчей во языцех в Уфимском округе. Теперь, когда русский дает обещание и говорит, что выполнит его «Сичас», его спрашивают, имеет ли он в виду «русский сичас» или «американский сичас».

Еще более угрожающим для американского уха было русское слово, обозначающее «завтра». Работникам гуманитарной помощи потребовался всего один день, чтобы понять, что обещание выполнить задание завтра не следует понимать буквально.

Корник, врач из Сан-Анджело, штат Техас, который был окружным врачом в Царицыне и который мог по-настоящему взволноваться из-за размытости русских во времени и цифрах, написал своей сестре Элси 19 января 1922 года: «Я начинаю понимать, что русские хуже мексиканцев откладывают дела на завтра. Они снова и снова честно обещали мне, что у них будет определенное необходимое оборудование, которое мне понадобится «К следующему дню», но этот день, кажется, никогда не наступит». Шесть месяцев спустя он все еще не наступил:

Честно говоря, я не верю, что я когда-либо испытывал такое глубокое презрение к менталитету какой-либо группы людей, как к русским, которые сейчас пытаются работать здесь со мной. Я действительно верю, что у них благие намерения, но они не могут следовать простым инструкциям, чтобы спасти свои жизни, и не могут сосчитать десять бутылок на полке и получить один и тот же результат три раза подряд.

Весной 1923 года Дрисколл, также базирующийся в Царицыне, совершил поездку в Астрахань на Каспийском море главным образом для того, чтобы обсудить с местным советским лидером деликатный на тот момент вопрос о том, когда власти передадут деньги для оплаты труда местному персоналу АРА. Он прибыл 30 апреля и, понимая, что на следующий день, 1 мая, будет «большой красный праздник», понял, что ему придется переждать. Второго мая астраханский президент посетил нескольких московских чиновников, что выглядело как оправдание для дальнейшей задержки, но Дрисколл был полон решимости прижать его. «Он звонил мне несколько раз, извиняясь за то, что не смог отлучиться, и около восьми вечера предположил, что, возможно, завтра будет более подходящее время. Но я научился ненавидеть русское «Завтра» и сказал, что увижусь с ним в тот же вечер — неважно, насколько поздно. Когда я его увидел, был час ночи, и мы разговаривали о делах с этого часа до пяти утра «Так что, в конце концов, это было завтра, но только в строго буквальном смысле».

Дрисколлу посчастливилось добиться принятия мер от астраханского начальника и тем самым выполнить свое обещание местным служащим добиться освобождения их заработной платы. В Оренбурге, когда местное правительство неоднократно отказывалось предоставить АРА средства для оплаты своего персонала, американцы обнаружили, что единственным способом противостоять своим сотрудникам было «либеральное использование слова «завтра».

В своем раздражении по поводу безразличия русских ко времени люди из АРА звучат как большевики, от которых недавно можно было услышать жалобы на распространенность этой характеристики среди их собственного любимого пролетариата, явно крестьянствующей массы, которая стала еще более распространенной в ходе Гражданской войны. Цифры на часах ничего не значили в жизни крестьянина, который измерял время в соответствии с восходом и заходом солнца и сменой времен года — любые попытки добиться дополнительной точности в сельской жизни были бессмысленны. В традиционных обществах, таких как Россия, где правила природа, спешка не была добродетелью, а скорее означала чрезмерные амбиции и потерю достоинства. Для русского время было долгим — и это, конечно, были не деньги.

Это вряд ли соответствовало планам большевиков, которые летом 1923 года одобрили создание Лиги времени, предприятия, призванного научить русских ценить время и преодолеть «сейчасизм» и «ничевоизм». Выражая сожаление по поводу непунктуальности русских, Ленин и его коллеги сочли их работу особенно удручающей по сравнению с немецкой чувствительностью ко времени. Гудрич поддержал это суждение, приписав чистоту и общую согласованность Саратова влиянию поволжских немцев, «которые, кажется, сохранили часть той деловитости и упорядоченности, которыми отличаются немцы», в то время как «настоящий русский склонен быть более беспечным во многих вещах, чем его сосед тевтонского происхождения».

Под «настоящими» русскими Гудрич здесь подразумевает этнических русских — russkie — в отличие от граждан Советской России — rossiane — которые включали десятки различных этнических групп. Среди них у работников гуманитарной помощи были свои фавориты. Немцы Поволжья пользовались большим уважением. Общий консенсус АРА заключался в том, что татары России также заметно превосходили этнических русских по энергии и организаторским способностям.

Выше всех остальных по этой шкале стояли евреи, «единственный класс коренных русских, имевший реальную силу», по словам Халлингера. Это мнение было широко распространено, хотя и не всегда выражалось доброжелательно до революции. Оно стало еще более