Чтобы как-то отвлечься от этих тревожных и волнующих мыслей, девушка старалась переключить внимание на сам город. Сейчас они шли по довольно широкой улице, которая прямой линией вела от главных ворот к видневшемуся далеко впереди некоему приземистому мощному строению с башенками и зубцами. Никакого твердого покрытия улица не имела и представляла собой обычный стоптанный светло-коричневый грунт. Дома по обеим сторонам улицы были исключительно деревянные, но при этом, к удивлению девушки, ожидавшей найти здесь лишь грубые лачуги, разваливающиеся хибары и уродливые бараки, эти двух и даже в нескольких случаях трехэтажные строения выглядели вполне добротно и опрятно. Сделанные из бруса и досок некоторые дома были выкрашены в яркие цвета и даже украшены симпатичными резными наличниками и карнизами. Эти эстетические изыски, по мнению Минлу, говорили о том что не всё так ужасно в Гроанбурге и среди жутких алчных душегубов, есть вполне вменяемые люди, способные ценить красоту и наверно человеческую жизнь. Такие мысли несколько успокоили её. Правда, насколько ей удалось разглядеть то, что находилось за домами главной улицы, остальной Гроанбург представлял собой довольно унылое зрелище. Судя по всему там лепились друг на друга какие-то обветшалые сараи, потемневшие срубы, кривые изгороди, жалкие огороды и прочие атрибуты обычной убогой деревни.

Почти каждый встречный горожанин останавливался и с любопытством оглядывал их маленькую процессию. Впереди, энергично переставляя свой увесистый костыль, ковылял Шоллер. За стариком, метрах в трех, плечом к плечу, следовали Талгаро и Кит, за ними Минлу.

Девушка осторожно рассматривала местных жителей и сразу же отводила глаза, если кто-то встречался с ней взглядом. Ни одной женщины она так и не увидела, а мужчины попадались самые разные. С каким-то почти болезненным упорством она, если удавалось, вглядывалась в незнакомцев, ища в них какие-нибудь зловещие признаки того что перед ней настоящие садисты и изуверы, безжалостные убийцы и грабители. Она приготавливала себя к тому что у них чуть ли не кровь жертв будет стекать с рук. Это конечно было преувеличение и она сама прекрасно это понимала. Но душа её обретала некоторое самоуспокоение, когда девушка не находила во встречных тех ужасных черт, которые ей подсказывала бурная фантазия. При этом она удивлялась самой себе. Минлу давно уже уверилась в том, что она далеко не трусиха. Много ли найдется на планете людей, рискнувших спуститься в Урум, древний подводный город жутких савгулов, пройти через Оградительные Мембраны и столкнуться с первозданным ужасом бездны, неизбывным и запредельным? Но как странно, порой ей казалось, что собственные соплеменники, представители народа Омо, пугают её гораздо больше, чем абсолютно чуждые, представляющиеся почти противоестественными, беспощадные, омерзительные, хищные пожиратели из океанских глубин. И дело тут наверно в том, думала она, что савгулы это ясное и очевидное олицетворение зла, но зла предсказуемого, открытого, определенного, если так можно сказать, честного в своих истоках и устремлениях, не пытавшегося претвориться чем-то иным, от которого всегда знаешь чего ожидать. И кроме того в какой-то мере этих древних пожирателей биомассы можно было считать природной стихией, ибо они настолько чужды всему человеческому, что понятия Добра и Зла к ним просто не применимы. А что касается людей, то тут, считала девушка, всё сложнее и запутаннее. Насколько они прекрасны и ангелоподобны в самых чистых и благородных движениях своей души, настолько же они отвратительны и ужасны в самых низменных и подлых проявлениях своего естества. И вот именно эта двойственность, этот безумный дуализм, этот умопомрачительный маятник человеческих крайностей наверно и пугал её. Ведь любой её соплеменник мог оказаться настолько чудовищен, что по сравнению с его злодеяниями меркла любая кровожадность савгулов. Впрочем, решила девушка, все эти треволнения скорее всего ни к чему. Те кого она увидела по мере следования по главной улице Гроанбурга ничем особенно не отличались от многочисленных праздношатающихся непонятных субъектов неопределенного рода занятий, виденных ею в любых портах, на базарах, ярмарочных площадях, в торговых рядах и пр. Те же небритые загорелые самоуверенные физиономии, та же неопрятная аляповатая одежда, словно собранная по кускам со всего света, тот же рыскающий и словно чуть насмешливый взгляд и то же неуловимое самодовольство и неспешность в манерах и походке. Это были люди явно необремененные тяжким трудом и определенно привычные к риску. Они словно в одно и то же время гордо шествовали и осторожно крались. Не обязательно все они были преступниками, но так или иначе, Минлу благоразумно старалась держаться от них подальше.

Незваных гостей гроанбуржцы разглядывали с интересом и совершенно бесцеремонно. При виде лоя большинство из них презрительно кривились, непривычно огромную собаку рассматривали почти с детским восторгом, но большую часть своего внимания они конечно уделяли девушке с мечом. За десять месяцев Минлу уже давно привыкла, что практически все эти большеглазые рослые мужчины взирают на неё снисходительно-насмешливо. Как будто никто не воспринимал её всерьез, пусть даже у неё на поясе и висел грозный меч мастера Юн Фая. Они видели перед собой лишь худенькую невысокую девушку-дикарку со странным разрезом глаз и не совсем обычными чертами лица, на котором они с любопытством выискивали усы и желтизну от умывания мочой. Но в целом на их маленькую процессию реагировали спокойно и даже равнодушно. Если не считать пары пьяниц, которых вид этой троицы привел в весьма возбужденное состояние. Первый сидел на ступенях веранды потемневшего и слегка скособоченного дома и, пронзительно тренькая на шестиструнной гитаре, очень воодушевленно пел: Эх, лети высоко-высоко, Птица черная, ангел мой. Святой воле одна дорога, Через плаху к земле сырой. Увидев процессию, он резко замолчал и некоторое время во все глаза пялился на странную троицу. Затем насмешливо крикнул:

— Эй, короткий, купи колготки, на нос натянешь, красивши станешь.

Минлу покосилась на гитариста и тут же получила в свой адрес злобную отповедь:

— А ну не пялься на меня, шмара желторожая! Сглазишь еще, сука проклятая! — И мужчина, оглядевшись по сторонам, поднял какую-то деревяшку и швырнул её в кирмианку. Однако легкость снаряда и пьяные кондиции метателя привели к тому что бросок совершенно не удался.

Минлу отвернулась.

Она уже сталкивалась с подобной реакцией на себя, но тогда это были женщины. Они боялись, что взгляд темных, почти черных глаз кирмианки навлечет несчастья на их детей. И конечно и тогда и сейчас ей было крайне неприятно такое отношение, но она с горечью понимала, что совершенно бессильна против этих, по её