дружеский вывод о том, что книжник одобрил ответ Иисуса и тем самым заслужил его расположение, отсутствует. Сообщение завершается изложением высшей заповеди. Но чтобы не оставлять слишком голой развязку, Матфей вынужден заменить слова Иисуса «нет заповеди выше этих» на более полную формулу: «на этих двух заповедях висит весь закон и пророки».

Снова собираются фарисеи, и Иисус спрашивает их о формуле: Сын Давидов, т. е. Матфей изменил позицию вопроса таким образом, что Иисус перестал быть агрессивным, а примечание о том, что никто не смел больше спрашивать его, которое должно было предшествовать вопросу о Сыне Давидовом, он поставил не на то место, а поставил его только после высказывания Иисуса о Сыне Давидовом. Но из этого не следует, как отмечает Марк, что народ присутствовал при речи против фарисеев.

Лука оставляет переход к вопросу о процентах примерно в том виде, в каком он встречается в сочинении Марка, но он не говорит, что это фарисеи послали некоторых из них, чтобы поймать своего врага на опасном вопросе: он скорее называет этих эмиссаров людьми, воображавшими себя праведниками! Очень подходящее описание в истории, которая ничуть не связана с фарисейской самоправедностью! Если бы Лука вместо своей излюбленной формулы, из которой он, как и Марк, сформировал даже историю о фарисее и мытаре, сказал, что именно фарисеи и иродиане первыми напали на Иисуса и начали битву, которая теперь должна произойти, ибо цель всего этого отрывка, очевидно, не что иное, как увидеть все иудейские партии в движении против Мессии и дать Ему восторжествовать над ними.

Поэтому Лука также был очень неправ, опустив из этого отрывка вопрос «книжника о высшей заповеди» и поставив на его место формулу, которую никто уже не смел спрашивать у Иисуса, формулу, которая находится на своем месте только после переговоров о высшей заповеди, формулу, которую он сам ставит на место после отстранения саддукеев, перед вопросом отрицателей воскресения и в конце отрывка о самородке, представляющем интерес. Конечно, когда он оба раза говорит: они умолкли, не смея больше ни о чем спрашивать, он говорит так, что становится ясно: он хочет сделать бесплодное и бесполезное замечание, что именно эти оппоненты больше не смели спрашивать. Но это «уже не» после опровержения саддукеев выдает его и обвиняет в том, что он грубо не понял слова Марка «никто не смел более спрашивать Его».

После опровержения саддукеев следует вопрос о сыне Давидовом, а затем речь против книжников, но во вступлении к первой части у него есть переход, который Марк делает, как и Матфей: Иисус отвечал: несправедливо пренебрегли.

Лука поместил рассуждение о высшей заповеди в голубой цвет, вырвав его из контекста. Он сообщает о ст. 10, 25; но то, что он читал ее там вместе с Марком после опровержения саддукеев, он, к сожалению, должен предать очень неприлично, когда ставит ответ книжника: ты говорил по истине после опровержения отрицателей воскресения в такой форме, что некоторые из книжников заметили: ты хорошо говорил! Откуда же взялись эти книжники, если не из сообщения Марка?

2. Процентный грош.

История интереса была написана в то время, когда, как свидетельствуют новозаветные послания, вопрос о том, как общине вести себя по отношению к римским властям, приходилось решать очень часто и по-разному, хотя ответ всегда был один — не выходить из повиновения властям, хотя поклоняться надо единственному и истинному Господу в Мессии. Христианский принцип, сам по себе разрушительный по своей природе и неизбежно враждебный миру и государству, на время и для эмпирических условий помогал себе информацией о том, что нужно подчиняться тому, что есть. Но что с миром скоро и окончательно будет покончено — эта надежда и уверенность не покидала даже тогда, когда, придавленный обвинениями, человек терпеливо подчинял свою шею игу.

3. Воскресение.

Размышления о воскресении были весьма актуальны и в то время, когда приходилось бороться с насмешниками, не желавшими ничего знать о воскресении Господа. Конечно, если Иисус решает этот вопрос, то это должны быть саддукеи, с которыми он спорит, так же как Марку подобало вести иродов на чуму, когда речь идет о вопросе, затрагивающем в то же время политику.

Если бы от Синоптических Евангелий осталось только Евангелие от Луки, мы должны были бы думать, что христиане не считали своего Спасителя особенно искусным в искусстве рассуждения и аргументации. После вопроса саддукеев о том, чьей женой в воскресении будет женщина, жившая с семью братьями в левиратном браке, после этого вопроса, призванного высмеять веру в воскресение, Иисус отвечает в Евангелии от Луки: Дети мира сего свободны и освобождаются; а те, которые достойны достигнуть того мира и воскреснуть из мертвых, не свободны и не освобождаются, ибо это прежде всего доказывало бы, что они уже не могут умереть; ибо — они подобны ангелам и суть дети Божии, будучи детьми воскресения. Но факт, что и мертвые воскресают! Моисей показал это в отрывке из куста, где он называет Господа Богом Авраама, Исаака и Иакова. Но Бог — это Бог не мертвых, а живых. Для Него все живы. Но было ли доказательство воскресения заранее, чтобы можно было сказать, что его доказал и Моисей?

Лука неправильно понял рассказ Марка и решил, что первая глава, в которой говорится об ангельском подобии воскресшего, также содержит аргумент в пользу воскресения. Однако для Марка это аргумент лишь постольку, поскольку таким образом снимается возражение саддукеев против невозможности воскресения. Лука пришел к своей ложной идее, прежде всего благодаря тому, что Иисус упрекает оппонентов в том, что они заблуждаются, поскольку не знают ни Писания, ни силы Божией. Он быстро соображает, что теперь должно быть два доказательства воскресения. Но сила Божия, по Марку, доказывается не только воскресением мертвых, но и превращением людей в ангелов; сила Божия, следовательно, должна поддерживать оба члена аргумента; доказательство из Писания, и действительно только теперь действительно доказательство воскресения, дается только во втором члене. Матфей остался верен Марку.

4. Высшая заповедь.

Лука необычайно удачно трактует вопрос о высшей заповеди. Он значительно улучшил этот отрывок, когда скопировал его у Марка. Божественное искусство священной историографии велико.

Прежде всего, вопрос предполагается чисто теоретическим, как предполагает сам Лука, но весьма неуместно, добавляя, что вопрошающий хотел искусить Иисуса, и все же тот же Лука, который добавляет это неуместное предположение, придает ему чисто практический интерес, преобразуя его в другой, в вопрос богатого человека: что