Шрифт:
Закладка:
– А Саша – ездит в Россию?
– Редко, и только с нами. Он плавает все время – работает капитаном на яхте, ее длина 44 фута, там три каюты.
Жалко Россию…
– Очень хороша история, как ваша мамаша поехала наконец в Россию на экскурсию.
– Да, я тогда была директором фонда Сороса и часто ездила в Россию. Как-то мама сказала: «Я смотрю, ты ездишь туда и каждый раз возвращаешься. Значит, это не очень страшно. Может быть, и мне рискнуть?»
– А первое время она была уверена, что эмигрантов, которые приезжают туда, захватывают чекисты?
– Да. Я сделала ей подарок на 80-летие – значит, это было в 1988 году – повезла ее в Россию. Она помнила только разруху начала двадцатых, и ей приятно было увидеть, что дела там не так плохи. Но конечно, она многого не понимала. Она меня спросила: «А кому это памятник?» Она не знала, как выглядит Ленин и с какой стати ему вдруг наставили памятников.
– Она понимала весь ужас совковой жизни или говорила – а пусть будет?
– Мама всегда очень жалела Россию, она ее любила. Некоторые в эмиграции забыли, что они русские, – а мама всегда мечтала, что сможет вернуться, что люди в России будут жить нормально. Интересно, что мы говорили на законсервированном языке, не на советском. Мы говорили – «управлять автомобилем» вместо «водить машину», и другие слова – «аэроплан», «аэродром» (вместо аэропорта)… Библиотека. Мы не знали, как правильно произносить «Брежнев», у нас там говорили «Брежнёв».
– И это вполне справедливо, ведь есть же Семен Дежнёв. И Катрин Денёв. А Брежнев – это украинская версия скорее…
Сорос
– Где вы нашли Джорджа Сороса?
– Я с ним познакомилась на ужине в честь какой-то советской делегации, которая приехала в Нью-Йорк. У него дома собралось 120 человек. Какие были шансы, что он мне скажет хоть слово? Если он поговорит с каждым гостем по минуте, всего это займет два часа. Но тем не менее мы с ним поговорили, он был очень мил. Мне пришлось переводить, когда он говорил с русскими. На следующий день, еще до того как я успела ему позвонить, поблагодарить за прекрасный вечер, – он мне сам позвонил и сказал, что летит в Россию открывать свой фонд. Не хочу ли я с ним поехать? Он мне предложил вести этот фонд. «Call me George», – сказал он. Я полетела… Так я начала работать у Сороса. Фонд он создал сразу после возращения из ссылки Сахарова, Джордж решил, что это знак, – открываются новые возможности. Я, кстати, приезжала к Сахарову, еще до Сороса, когда он только вернулся в Москву – в день, когда Матиас Руст сел на Красной площади.
Я понимала, что должна была создать человеческое лицо этому американскому еврею, которому никто не доверяет. Тогда, в Советском Союзе, – точно никто! 70 лет всех учили, что филантропия – это очень плохо, это разлагает мораль человека, единственный, кто должен заботиться о тебе, – это государство. А брать деньги, как нищий, у частного лица – нехорошо. Тогда говорили: он этот фонд затеял для того чтоб что-то потом с этого получить.
Я стала подбирать людей для правления фонда. Конечно, это были мои знакомые, в основном писатели: Бакланов, Гранин, Распутин. Потом еще Заславская, академик Раушенбах (он стал сопредседателем, как и я), Юрий Афанасьев. Был еще министр культуры Грузии Тенгиз Буачидзе.
Мы начали работать. Было очень интересно – демократия, митинги… Саша учился в английской школе, это на метро «Аэропорт», туда ходила дочка Светланы Аллилуевой после возвращения с Запада. Мы жили в гостинице «Советская». Настоящая советская гостиница! Правда, там был room service – но такой, что всё остывало, пока доносили до room’а. Но у нас была микроволновая печка, чудо техники, и мы все разогревали обратно. Наш номер был больше нашей квартиры в Нью-Йорке. Мы там прожили три или четыре месяца. Я ходила в офис каждый день, Жан писал книгу о Советском Союзе, Саша ходил в школу и очень быстро научился ездить зайцем в трамвае и другим очень важным для русского мальчика вещам. И продолжала переводить – например, Мишу Рощина… Потом ездили открывали филиалы в Грузии, в Прибалтике…
– А, вот откуда народные фронты и цветные революции! И вы отдали Сашу уже не в русскую школу, а в грузинскую школу… Это шутки.
– Насчет революций и народных фронтов – я тогда говорила, что и Россия угнетена Советами, она же не СССР. Джордж тогда ставил на Горби (правда, увиделся с ним позже), а я говорила – встреться с Ельциным! Встречу устроили Афанасьев, Попов, Боровой и Собчак.
– Как давно это было! Вот вы сказали – Собчак, и я мысленно прибавил: «и Канделаки».
– Мы сидели у Ельцина очень долго, он был оживлен и много говорил. При этом он все время смотрел мне в декольте.
– О, так вы вошли в историю не только русской литературы, но и русской политики! Как женщина, которой великие уделили внимание.
– Ну то, что Ельцин не забывал, что у него в офисе сидит женщина, – мне показалось очень милым.
– А водочки вы с ним не выпили?
– Нет.
– Жаль. Вы много потеряли.
– Он тогда рассказывал нам про свой план насчет Курил: надо 5 лет готовиться, 5 лет вести переговоры и еще через 5 лет отдать. «Так вы же через 15 лет не будете президентом!» Ну да, говорит, – это важная часть плана. У Сороса я проработала пять или шесть лет, не помню точно. Помню, в путч мы с мужем и сыном отдыхали во Франции; Джордж был очень возмущен и прилетел в Москву, как только смог, – и я прилетела из Ниццы. И в октябре 93-го мы с Жаном тоже были во Франции. Там в отеле не было CNN, мы не знали, что происходит, нам звонили из Белого дома и говорили – всё, на нас идут танки, бай-бай, больше никогда не увидимся. Утром мы встали и не осмелились сразу включить новости, решили для начала спуститься вниз в кафе выпить кофе. И там вдруг смотрим – идет Вася Аксёнов! «Нина, не будь такой грустной – мы выиграли!»
– Что было сделано фондом за время вашей работы?
– Я скажу, чем я была очень довольна. Была программа помощи «афганцам». Мы получили права на чертежи на инвалидные коляски – на Кубе, и нашли фабрику в Питере, которая переходила с военной технологии на гражданскую, у них был титан, и они начали делать коляски, которые проходили
