Шрифт:
Закладка:
Кузьма, философ, значит, бродяжничал, как ему и положено. А Тихон – по чуть, по копейке богател. Он женился, родил ребенка, но ребенок долго не прожил. Он снова женился, и новая жена нарожала ему много детей, одного за другим, и все мертвые. И как будто в насмешку богатства у него становилось все больше, он даже заполучил имение потомков душегуба, ну того, с борзыми собаками. Но что ему было с того толку? Он размышлял: «Господи Боже, что за край! Чернозем на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода… А ярмарка? Нищих, дурачков, слепых и калек, – да все таких, что смотреть страшно и тошно, – прямо полк целый!»
Проклятие действовало. Тихон его еще усиливал, он думал про таких: «У, нищеброды, пропади вы пропадом!» Они его тоже ненавидели и зарились на его имущество, он ходил с волыной в кармане и мечтал отравить соседские колодцы и пожечь их дома, – тогда ж они его не тронут, верно?
Потом он присмотрел чужую жену по прозвищу Молодая и стал с ней жить, надеясь, что она родит. Муж ее бил смертным боем. А Тихон ее покрывал. Он устраивал случку за случкой, но избранница так и не родила Тихону. А денег меж тем все прибавлялось. Такая образовалась закономерность: чем меньше в его жизни смысла, тем больше денег. Обидно до слез! Свои духовные искания он описывал в таких выражениях: «Не до леригии нам, свиньям! Поживи-ка у деревни, похлебай-ка кислых щей!»
Меж тем Тихон видя всю бесплодность своей затеи выгнал Молодую с мужем, – а потом, спасая ее жизнь от руки мужа же, дал ей яду, и она мужа отравила. Хотел увеличить народонаселение, а получилось наоборот.
А другие, думал Тихон, могут же жить по-людски: «Взять хоть русских немцев или жидов: все ведут себя дельно, аккуратно, все друг друга знают, все приятели, – и не только но пьяному делу, – все помогают друг другу; если разъезжаются – переписываются, портреты отцов, матерей, знакомых из семьи в семью передают; детей учат, любят, гуляют с ними, разговаривают как с равными, – вот вспомнить-то ребенку и будет что.
А у нас все враги друг другу, завистники, сплетники, друг у друга раз в год бывают, мечутся как угорелые, когда нечаянно заедет кто, кидаются комнаты прибирать… Да что! Ложки варенья жалеют гостю! Без упрашиваний гость лишнего стакана не выпьет…»
Но и тут проклятие сработало, опять хотелось лучше, а получилось… Не прошло и пяти лет, как первый раз – а поколение спустя и еще раз – казавшиеся такими чудесными немцы начали обустраивать Россию, и добром это ни в один из разов не кончилось. Досталось и жидам – второму замечательному народу в завистническом списке Тихона.
Дни текли в таком духе. Водка, селедка, слякоть, скотина на дворе, темные работники, бестолковые бабы… Хорошая цитатка. Тихон выпил, подозвал кобеля… и «изо всей силы ударил Буяна сапогом в голову и стал мочиться на порог».
Второй брат, Кузьма, как мы уже знаем, не гнался за богатством, он больше нажимал по части духовности. Стихи там, то-се. Но, как ни странно, и его жизнь была мрачной и бестолковой! Вот те и раз… Что так?
Некто Балашкин, тоже, видите ли, философ и правдоискатель, причитал: «Боже милостливый! Пушкина убили, Лермонтова убили, Писарева утопили, Рылеева удавили… Достоевского к расстрелу таскали, Гоголя с ума свели… А Шевченко? А Полежаев! Скажешь, – правительство виновато? Да ведь по холопу и барин, по Сеньке и шапка. Ох, да есть ли еще такая сторона в мире, такой народ, будь он трижды проклят?»
Слово «проклят» тут, думаю, ключевое.
Кузьма был, как и брат, одинок и несчастен в личной жизни. У него была женщина в Воронеже, потом умерла, от нее осталась дочка – его ли она, не его? – узнать неоткуда. Жил он приблизительно так: «С год не курил, в рот не брал водки, не ел мяса, не расставался с “Исповедью”, хотел переселиться на Кавказ, к духоборам… Он задохнулся от злобы и на жандарма, и на этих покорных скотов в свитках. Тупые, дикие, будь они прокляты… Но – Русь, древняя Русь! И слезы пьяной радости и силы, искажающей всякую картину до противоестественных размеров, застилали глаза Кузьмы… напился он до беспамятства».
«А, да захлебнись ты, родимец те расшиби!» – на заднем плане орала на своего ребенка баба. Все о том же, все про одно…
«С тех пор прошло еще немало бесплодных лет», – хорошо сказано. Кузьма после всех своих скитаний, нищих несчастий, голода и холода и прочего дискомфорта, приехал к брату – тот его, кстати, сам вызвал – и стал жить на его хуторе, то ли приживалой, то ли управляющим. И тоже, как Тихон, положил глаз на Молодую. Но ее даже не тронул! Почему, спрашивается? Не понять. Типа из лучших побуждений, из духовности. Что-то в этом роде.
Финал истории такой. Кузьма выдал Молодую замуж за молодого прохвоста и негодяя, дав хорошее приданое. Тихон ее от этого отговаривал, но необычайно вяло. А на свадьбе даже был посаженным отцом.
Ничего ни у кого не получилось и не удалось, все одиноки и несчастны, все пусто, холодно и бессмысленно. И своими же руками люди делали свою жизнь все хуже и хуже. Вот оно каково, это проклятие!
А потом страна и вовсе развалилась.
И на ее руинах построили другую. Которая через 70 лет тоже развалилась. И еще одну построили…
А что дальше – никто не знает.
Но может, дальше как-то веселей пойдет?
100 Лет русскому бардаку
Автор повести, о которой тут пойдет речь, много работал в газетах, но «черное газетное дело давно уже опостылело ему» и он решил перекинуться на прозу. Темой взял бардак. А что, это благодарная среда.
Дело было в Киеве лет эдак сто назад. Этот город и посейчас остается столицей веселых мужских приключений. Но у автора другой взгляд на вопрос, для него происходящее в бардаке – «кошмарная, скучная, дикая… русская оргия… райские ночи, во время которых уродливо кривлялись под музыку… пили и жрали, как свиньи». Ну и дальше в таком духе; автор словно задался целью вызвать в читателе отвращение к этому делу и к бабам вообще.
Но что-то ему и нравится. Вон он описывает девицу с псевдонимом Сонька-Руль «с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными, какие среди женщин всего земного шара бывают только
