class="p1">Завершилось противостояние генеральным сражением за столицу. Верные Уаскару части держались стойко, но исход боя был предрешен – Сапа Инка оказался в позорном плену, его сторонники были частью перебиты, частью рассеяны. Последовавшее за падением Куско избиение семьи низложенного императора и репрессии против других его родственников призваны были окончательно задушить всякую мысль о сопротивлении воле Атауальпы. Тем не менее сам принц-победитель не спешил появляться в столице и дожидался исхода войны на севере, в городе Кахамарка.

Обо всех этих обстоятельствах испанцы узнали от пленных индейцев. Конкистадоры не скрывали радости – более подходящего момента для вторжения нельзя было и желать… Сравнивая завоевание Мексики и Перу, историки часто отмечают поразительное везение Франсиско Писарро. Если Кортесу в Мексике пришлось раздувать пламя гражданской войны из пепла застарелой ненависти порабощенных народов к ацтекам, то Писарро достаточно было появиться на границе Тауантинсуйу в разгар сильнейшего кризиса.

Однако то, что на первый взгляд выглядит невероятно удачным стечением обстоятельств, в действительности является закономерным итогом деятельности конкистадоров – в том числе и Франсиско Писарро. Ведь именно испанцы, пусть и сами того не подозревая, были повинны в обрушившихся на инкскую державу бедах. Отправной точкой обескровившей империю междоусобицы стала неожиданная смерть ее законного правителя Уайна Капака. И Сапа Инка, и его официальный наследник умерли от болезни, завезенной в Новый Свет из Европы. Страшный мор не просто породил кризис власти – он смертоносным авангардом катился перед крохотным отрядом завоевателей, опустошая страну не хуже братоубийственной гражданской войны. Как чума в свое время распахнула перед гуннами границы Римской империи, так и эпидемия оспы проложила Франсиско Писарро дорогу к сердцу империи инков.

К осени 1532 года испанцы ликвидировали очаги непокорности в окрестностях Тумбеса. После постройки города-крепости Сан-Мигель все местные племена «служили лучше, были более старательны и жили в большом страхе», а сами конкистадоры чувствовали себя достаточно уверенно для продолжения кампании. К продвижению вглубь территории инков Писарро подталкивали и донесения разведки о том, что новоявленный император Атауальпа находится на расстоянии всего в несколько сотен километров. Упускать шанс повторить успех Кортеса и одним лихим ударом захватить вражеского правителя было нельзя, и 24 сентября 1532 года весьма малочисленная армия конкистадоров выдвинулась на юг, в направлении города Кахамарка.

Испанцы не пытались таиться или скрывать своих подлинных намерений. Хотя главной целью похода Писарро в своей напутственной речи объявил «мирное приведение дикарей к христианству», он не пытался чинить препятствий грабежам и насилию. Так, в Кахасе испанские солдаты при полном попустительстве командиров надругались над захваченными Девами Солнца – обитательницами главного городского храма, а пытки и казни плененной индейской знати и вовсе стали для них жестокой рутиной.

15 ноября 1532 года конкистадоры наконец достигли Кахамарки. Разведчики доложили Писарро, что город пуст, но сразу за ним стоит лагерем сорокатысячная армия инков. Испанцев же было всего 168 человек[100]: 62 кавалериста и 106 пехотинцев, большинство из которых не имели огнестрельного оружия. Ничтожно малое количество для таких масштабных целей, какие поставил перед собой Писарро. Тем не менее демонстрировать многочисленному врагу малейшую неуверенность означало подвергнуть себя еще большему риску, и конкистадоры, изображая «приподнятое расположение духа», вошли в безлюдный город.

Первым делом Писарро отправил к Атауальпе парламентеров, своего брата Эрнандо и его тезку, будущего первооткрывателя Миссисипи, Эрнандо де Сото, с приглашением посетить испанцев в их лагере. Посланцам не препятствовали, однако, к вящей досаде де Сото, император инков совершенно его игнорировал, не удостоив пришельца ни словом, ни взглядом. Лишь когда переводчик объяснил, что один из послов является братом испанского командира, Атауальпа выказал к беседе интерес.

Впрочем, вниманием императора завладели не столько белокожие люди в странных одеждах, сколько их удивительные верховые животные. Заметив интерес Инки к лошадям, де Сото, превосходный наездник, принялся гарцевать в седле и в какой-то момент вдруг бросил своего боевого скакуна прямо на свиту Атауальпы. Застигнутые врасплох телохранители императора кинулись врассыпную[101], но сам Инка даже не шелохнулся. Несмотря на все усилия де Сото произвести на венценосного собеседника впечатление, переговоры зашли в тупик.

«Он улыбался, как человек, явно невысоко нас ставящий», – напишет впоследствии Эрнандо Писарро. Беззакония, сотворенные конкистадорами на северных рубежах его державы, разгневали Атауальпу, а нелепое бахвальство пришельцев – де Сото уверял Инку, будто бы десяти конных испанцев достаточно, чтобы разгромить целую индейскую армию, – вызывало у искушенного в военном деле императора только презрение. И действительно, чем-то кроме откровенного пренебрежительного отношения Атауальпы к неотесанным бородатым варварам сложно объяснить проявленную им на следующий день фатальную беспечность.

Возможно, овладевшее Сапа Инкой «безумие» – Овьедо, один из главных апологетов конкисты, писал, что Атауальпа «лишился рассудка», – объясняется неуверенностью императора в прочности собственного положения. Кем видел себя Атауальпа: непогрешимым и обожествляемым подданными сыном Солнца или же узурпатором, которого враги застигли на изменчивом северном фронтире инкской державы? Дальнейшие события отчасти подтверждают право этой версии на жизнь, но… Даже если Атауальпа невольно повторил ошибку Дария III в битве при Гавгамелах, то почему, подобно персидскому царю, не бросил на испанские мечи рекрутов-северян, в верности которых сомневался? Почему отправился на злополучную встречу в сопровождении почти безоружного эскорта?

О затаенных колебаниях Атауальпы говорит и тот факт, что оговоренный ответный визит в лагерь конкистадоров он нанес лишь на закате следующего дня. К тому времени испанцы тщательно подготовились к битве. Писарро разделил своих людей на четыре неравные части: артиллерию и аркебузиров, два небольших эскадрона всадников и сводный отряд пеших солдат. Командование конниками он доверил опытному кавалеристу де Сото и своему брату Эрнандо, а пехоту, по обыкновению, возглавил сам[102]. По условному сигналу испанцы должны были наброситься на индейцев и, по примеру Кортеса, захватить их повелителя в плен. В ожидании прибытия Атауальпы Писарро обходил взволнованных солдат и призывал их «воздвигнуть крепости в своих сердцах», поскольку иных крепостей у них не было.

Вечером 16 ноября 1532 года свита Сапа Инки наконец вступила на центральную площадь Кахамарки. Процессию открывали четыре сотни слуг, сметавших с пути следования кортежа Атауальпы малейший мусор. За ними показались многочисленные танцоры и певцы, чье торжественное выступление предваряло появление Сапа Инки. Драгоценный паланкин Атауальпы, «сияющий, словно золотой замок», несли на плечах восемьдесят высокородных инков. За ним в почтительном отдалении следовали богато изукрашенные золотыми и серебряными пластинами носилки важных имперских сановников. Остальная часть эскорта двигалась по правой и левой обочине, не смея вступить на одну дорогу с сыном Солнца…

Всего императора сопровождали шесть или семь тысяч человек – не уместившейся на