реже и реже, а все чаще и чаще говорится о трагедиях жизни родителей – трагедиях, частичка которых была в жизни каждого из нас. Так что теперь разборы часто представляют собой полный горечи опыт как выступающего, так и слушателей. Некоторые чувствуют, что такая презентация для сотрудников теперь дает более правдивую картину жизни пациента, но она поражает даже больше, чем окрашенная обвинением картина, которую мы видели ранее.

Трагедия жизни, о которой говорит Сирлс, та самая, которую мы ранее упоминали: конечность человеческой жизни, его страх перед смертью и непреодолимостью жизни. Больной шизофренией чувствует это сильнее, чем кто-либо другой, потому что не может создать твердой защиты, которой обычно пользуется личность. К несчастью, шизофреник перегружен дополнительными страхами, дополнительной виной, еще более беспомощен и ощущает вес даже более не предсказуемой окружающей среды, в которой он лишен поддержки. Он не полностью уверен в своем теле, у него нет надежной базы, с которой можно было бы вести переговоры о вызове и отрицании реальной природы мира. Родители создали его совершенно неадекватным организмом. Он должен изобрести сверхумные и сверх отчаянные способы жизни в мире, которые позволят ему не быть разорванным на части опытом, поскольку он и так уже почти разорван. Мы снова видим подтверждение точки зрения о том, что характер личности – это защита от отчаяния, попытка избежать безумия из-за реальной природы мира. Сирлс понимает шизофрению как результат невозможности заглушить страх, как безнадежный способ жить в ужасе. К сожалению, я не знаю ничего более убедительного, что следует сказать об этом синдроме: это неудача гуманизации, означающая неудачу в уверенном отрицании реальных условий жизни человека на этой планете. Шизофрения – исчерпывающая контрольная проверка для теории характера и реальности, которую мы тут излагаем: невозможность выстроить надежную защиту, позволяющую настоящей природе окружающего мира открыться для человека. С точки зрения науки это безапелляционное заявление. Креативность людей, находящихся с шизофренической стороны человеческого континуума, это креативность, проистекающая из неспособности принять стандартизированные культурные отрица- ния реальной природы опыта. И цена такой «сверхчеловеческой» креативности заключается в жизни на грани безумия, как уже давно было известно людям. Шизофреник в высшей степени креативен и обладает почти сверхчеловеческим чутьем, отстоя гораздо дальше от животного: ему не хватает безопасного инстинктивного программирования низших организмов. И ему также не хватает безопасности культурного программирования среднестатистического человека. Не удивительно, что для окружающих он кажется сумасшедшим: к их миру он не относится[53].

Заключение

Давайте закончим наше длительное обсуждение функций характера, соединив две больших вдохновляющих поэтических примера, разделенные почти тремя веками. Первый, автором которого является Томас Траэрн[54], дает прекрасное описание мира таким, каким он предстает в восприятии ребенка до того, как тот научился формировать автоматические реакции. Траэрн описывает первозданные чувства ребенка:

На первый взгляд, все казалось новым и странным, невыразимо редким, восхитительным и прекрасным… Кукуруза была невероятным зерном бессмертия, которое никогда бы не следовало пожинать и даже сеять. Думаю, она росла из бесконечности в бесконечность. Пыль и камни мостовой были подобны драгоценному золоту, а ворота, прежде всего, концом мира. Зеленые деревья, когда я впервые их увидел, их свежесть и красота заставили мое сердце колотиться как сумасшедшее – настолько они были необычны и прекрасны. Люди! Какими уважаемыми и даже преподобными казались взрослые! Бессмертными херувимами! Молодые парни – мерцающими и сверкающими ангелами, а девушки – неземными частичками жизни и красоты. Весело играющие на улице мальчики и девочки были живыми алмазами. Я не знал, что они родились или должны умереть… Казалось, что город – это Эдем на земле…

Это можно назвать настоящим раем пред-подавления. Но затем Траэрн переходит к описанию своего падения из рая. Он говорит о развитии культурного восприятия и отрицания первозданного характера реальности. Как и современные психоаналитики во времена, скажем, Честнат Лодж, он обвиняет родителей в своем падении, сводя все к противостоянию с ними:

Мысли являются наиболее современными другим мыслям, и обладают наиболее мощным влиянием. Моя душа чувствовала в себе расположение лишь к великим вещам. Но душа для души как яблоко для яблока: гниет одно – гниет и другое. Когда я начал говорить и ходить, ничто не стало для меня настоящим, кроме того, что было таковым в их мыслях. Да и в любом другом смысле для меня настоящим было нечто иное, а не то, что они таковым считали… Если они о чем-то не говорили – это было потеряно. Так что из всех своих товарищей по игре я начал ценить цилиндры, тонкие пальто, пенни, книги с золотым обрезом и т. д. Но они исчезли подобно небесам, солнцу и звездам, став для меня не более чем голыми стенами. Таким образом странные богатства, изобретенные человеком, превзошли богатства Природы, которые я изучал более свободно и которые всегда были для меня на втором месте18.

Что же потеряно в прекрасной картине падения ребенка от естественного восприятия к искусственности культурного мира? Ни много ни мало, то, что мы назвали величайшим слиянием человеческой личности: собственная причастность Траэрна к происходящему в его жизни, к его греховности с целью возрасти, двигаться вперед без страха, защищать себя от солнца, звезд и небес. Траэрн не записал другие свои первозданные реакции: например, пронзительные крики «товарищей по играм», когда они резали себе руки, разбивали носы и губы, забрызгивая его странными шариками красного цвета, заставлявшими его желудок сжиматься от ужаса. Он говорит, что не знал, что они должны умереть, что все казались бессмертными – но разве его родители рассказали ему о смерти? Это была глубоко укоренившаяся гниль, которая въелась в его душу, и принесли ее не родители, она появилась из мира, от «богатств природы». В некоем сложном для его восприятия смысле смерть представляла собой символ, впускающий холод душу. Для того, чтобы оградить себя от фактов жизни Траэрн вынужден был перекроить свой рай, пусть даже это требовало от него лгать себе так же, как делаем все мы. И правда, земля, какой он ее изображал, была местом мистической красоты, а как позднее согласился Карлейль – «таинственным храмом». Но в то же время она была «залом судьбы», к отрицанию которого в свои детские годы был близок Траэрн.

Всю совокупность условий человеческого существования передать очень трудно. Человек хочет, чтобы его окружал безопасный мир, виня при этом других за свою судьбу. Сравните со взглядами Траэрна, например, осознание современными поэтами полной всеохватности человеческой природы. Марсия Ли Андерсон