Мы вместе с врачом вышли из дома и двинулись к машине. При этом я заметил, что у всех троих охранников круглые глаза и они смотрят то на планшет в руке одного из них, то на меня.

— Ну я просто еще почти никому не рассказал, кто ты такой, — с усмешкой пояснил Антон, — вот парни и удивились, увидев в нашем захолустье знаменитость галактического масштаба.

* * *

Когда мы прибыли на более крупную базу, в данный момент являющуюся главной, партизаны устроили мне очень теплый прием, настоящую овацию. Ничего удивительного в этом, конечно же, нет: мое прибытие с целью присоединиться к их борьбе с их точки зрения значит много больше, нежели просто появление одного опытного бронеходчика. Им кажется, что за моей спиной незримо реет флаг Федеративного Содружества, я для них — рука помощи, протянутая одним из самых могущественных доминионов Млечного Пути.

И этот торжественный момент отравляет только то, что я рад их видеть намного меньше, чем они — меня.

Я сразу кое-как от официоза отмахнулся: дескать, нет времени, я прибыл дело делать, а не речи толкать. Антон и Дани, которая оставалась тут за главную, а также еще четыре человека, с виду люди солидные и серьезные, хоть и в очень малой степени военные, устроили мне осмотр базы, и мне пришлось признать, что хоть база с точки зрения военного искусства и была весьма посредственно обустроена, это все равно оказалось много лучше того, что я ожидал.

— А это все благодаря Меркадо, — сказал Кастильо. — Он заблаговременно, то есть еще до того, как я всерьез задумался о восстании, заказал одному торговцу собрать для него базу данных с учебниками по военному делу, материалами по конкретным случаям и войнам, тактико-техническими характеристиками техники и оружия, все такое прочее. Ну, тот ему и привез четыре накопителя по двести терабайт каждый — просто вагон информации, в том числе видео, чертежи, отчеты, книги… Нам из этого пригодилось менее одного процента — но как раз поэтому Саламанка знатно облажался со всеми своими попытками нас прижать своими силами. У него, конечно, есть в том числе и кадровые военные, прежде работавшие на корпорации, они занимают все ключевые посты в армии, но и мы оказались не так просты. Нам ведь известны основные методы борьбы оккупационных и правительственных войск с партизанами и восстаниями.

Но меня в первую очередь волновали бронеходы: от того, что я увижу, прямо зависят мои дальнейшие действия.

Ангар бронеходов восставшие оборудовали в приземистом здании, некогда бывшем коровником. У входа нас встретил седоусый крупный человек с мозолистыми руками и очками на ястребином носу.

— Знакомьтесь, это наш главный инженер и теперь еще и главный механик бронеходов, Густаво. Ну а это…

— Кирин Ковач по прозвищу «Призрак», — кивнул Густаво и протянул мне руку: — наслышан, весьма наслышан. Когда четыре года назад летал на Новую Померанию в командировку — наслушался и даже фильмов насмотрелся.

— Вы раньше имели дело с обслуживанием бронеходов? — поинтересовался я, пожав ему руку.

— Естественно. Все бронеходы на Нова Эдемо ранее были модернизированы мной, раньше я был главой технической службы сил самообороны… Ну то есть не так чтобы именно мной от начала и до конца: комплекты для модернизации закупались у производителей. Но работы осуществляла моя группа инженеров.

— Ага, — подтвердила Дани, — переход Густаво на нашу сторону создал Саламанке настолько большие проблемы, что месяца два после этого его бронеходы проявляли очень низкую активность. Потом он, видимо, нашел замену.

Мы вошли в ангар и я сразу же увидел три бронехода, из которых крайний был кое-как выкрашен в мою ливрею: черное с оранжевым, красные молнии, а также белые надписи «Кирин Ковач» на русском и эсперанто и японский иероглиф «попытай удачи!»

А вот сами бронеходы оказались древними, как говно мамонта. Классический «Мародер» — едва ли не самая старая модель бронехода, которую все еще можно найти в продаже и которых наштамповали так много, что для них все еще выпускается обвес и модернизации. Секрет успеха машины, морально устаревшей еще лет сорок назад, прост: простота в эксплуатации, огромный потенциал для модернизации и апгрейдов и модульная конструкция с возможностью конфигурации под любые запросы и возможности. Ну и еще один неявный плюс — некоторый перекос в сторону безопасности пилота в ущерб боевым характеристикам. Несколько меньшая пожароопасность, пусть и ценой отсутствия катапульты, сделала «Мародера» привлекательным вариантом в глазах «периферийного» наемного пилота, который больше всего озабочен своим выживанием, а не славой и победой. И как раз поэтому «Мародеры», безнадежно устаревшие и уступающие новейшим машинам «военного времени», все еще пользуются спросом как машины «мирного времени» в местах, где не планируют больших войн.

Меня такое положение дел скорее устраивает, чем не устраивает: да, старье. Но чем допотопней оружие, тем больше мастерства требуется от воина. А мастерство — это как раз то, в чем у меня большое преимущество.

В этот момент сбоку послышался звук уроненного инструмента. Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с хрупкой девчушкой, которая буквально остолбенела, увидев меня, она-то и уронила инструмент.

В принципе, меня такой реакцией девушек не удивить, а вот что все же удивило, и очень неприятно — так это ее возраст. Лет пятнадцать, не больше.

— Кто это?! — возмущенно спросил я у Густаво.

— Это Сабрина, моя помощница, — ответил он.

— Да мой вопрос про другое! Какого черта она тут делает?! Антон, а ты вообще в курсе, что детям в армии не место?! Это совершенно неприемлемо даже для ополчения!

— Так она же не комбатант, — возразил Антон.

— Какая нахрен разница?! Почему ты притащил на военную базу ребенка?!

— Так она как бы сама… — вяло возразил он.

— Охренеть аргумент. Нет никаких «сама» на твоей базе, отвечаешь за все ты как командующий. Особенно за несовершеннолетних, которые тут оказались! Вот что, детка, — повернулся я к девочке, — ты не обижайся, но ты маловата, чтобы участвовать в революции. Честно. Война не для детей, так что собирайся и дуй домой, к родителям. Сейчас тебя кто-нибудь отвезет.

Девчушка сжала кулачки, одарила меня крайне недружелюбным взглядом, рывком развернулась и убежала куда-то во внутренние помещения.

— У нее нет ни дома, ни родителей, — медленно проговорил Густаво. — Мать умерла при родах, а отец погиб во время разгона демонстрации.

— Блин, — вздохнул я. — Нехорошо вышло, жестоко… Но могла бы и сказать, что такое дело…

— Не могла бы, — все так же медленно ответил Густаво. — С того момента, как во время демонстрации