Шрифт:
Закладка:
Я даже не понимаю, дышит он или нет. Отталкиваюсь ладонями от спины Березина, поднимаю промокшее, заляпанное платье и бегу вслед за машиной Самира под раздающиеся где-то сзади сирены полицейских машин и скорой.
Спотыкаюсь, падаю разбивая в кровь колени и руки. Поднимаюсь и снова бегу, врезаясь в проходящих мимо людей. Машина ускользает от меня, но я не сдаюсь. Мое сердце колотится в висках. Снова падаю. Меня тошнит прямо на снег. Чьи-то сильные руки отрывают от земли. Я ничего не понимаю. Вырываюсь. Мне надо туда! К Яну! Ему страшно без мамы.
— Отпустите меня! Пустите же!
— Ася. Ась, это Виктор. Тише. Шшш… За ними уже поехали наши парни. Шшш… — повторяет он. Дергает рукав шубки вниз и всаживает мне в плечо острую иглу. — Вот так. Поехали, — подхватывает на руки, несет к скорой, где неподвижно на носилках лежит Ярослав.
— Мне надо к сыну, — бормочу опухшим языком. — Надо к сыну…
Тьма окутывает мое сознание. Все, что я вижу теперь, это карие глазки своего малыша, полные слез, и капли крови на чистом снегу.
Открываю глаза от собственного крика. Хочу подняться, но чужие руки удерживают на месте. Тяжело дышу, глядя на мужчину в белом халате. Рот открываю, а слова никак не хотят появляться.
— Ты так кричала, что сорвала голос, — поясняет врач. — Связки восстановятся через несколько дней. Лежи спокойно, чтобы мне не пришлось привязывать тебя ремнями. Капельницу вот выдернула, — ворчит он, вставляя мне иголку обратно в вену.
Мне хочется спросить, где я. Он разговаривает со мной как с ненормальной. Где мой сын? Его нашли? А как Яр? Мой Ярослав жив?
Боже, что происходит?!
Меня начинает трясти. Врач зовет медсестру. Она мне что-то колет и меня опять плавно утягивает в темноту, где есть глаза сына и кровь Ярослава.
Это все из-за меня. Я говорила Яру, что это плохая идея! Надо было просто сбежать! Мы поверили, что справимся с ним. С этим чудовищем. А он лишил меня сына. Это даже хуже, чем лишить жизни.
Второй раз прихожу в себя, когда в палате и за окном темно. В углу на столе горит ночник, пиликают приборы. Сознание мутное, но я помню, если дергаться, меня опять отрубят на несколько часов. Я правда в психушке?
— Привет, — слышу знакомый голос от двери.
Виктор пришел. Взял стул, сел рядом со мной.
— Ты как? — спрашивает опер без всякого официоза.
В его глазах я читаю вину. Значит не догнали. Не нашли моего мальчика. Показываю жестом, что не могу говорить. Это движение отнимает у меня много сил. Голова кружится, сильно тошнит.
— Понял. И не надо тебе пока говорить. У тебя случился жесткий нервный срыв. Врач сказал, что пока будут держать на тяжелых препаратах. Иначе никак. Мне дали немного времени, чтобы поговорить с тобой, — киваю, что поняла и приняла информацию. — Ярослав жив. Пришел в сознание, но пока «плавает». К нему я заходил перед тобой. Больше пока ничего не знаю. Салаева ищут, но Ась, там такие связи всплывают, что взять его за яйца будет очень сложно. Мы сутки на ушах. Но куда ни ткнемся, нам все двери закрывают прямо перед носом. Уже подкинули пару «неотложных» дел сверху, чтобы загрузить и отвлечь. Я буду держать тебя в курсе. Только восстанавливайся, пожалуйста, — просит он как-то тепло и по-дружески.
Я безмолвно реву глядя в стену, пока мне не вкалывают очередной «тяжелый» препарат, погружающий меня в сон.
Настя
Проснулась на рассвете. После препаратов состояние очень странное, но я запомнила, если буду плакать, меня снова отключат. Мне надо встать, выйти отсюда и забрать своего ребенка у этой сволочи.
Гоню от себя мысли, что Даяну там сейчас плохо и страшно. Я сойду с ума, если буду думать об этом.
Плавно сажусь на кровати. Комната кружится. Комкаю простыню пальцами стараясь удержать равновесие. Желудок громко урчит, к горлу подкатывает ком. Часто дышу, поймав взглядом точку опоры — окно на стене напротив.
— Мальчик мой, ты не бойся, я приду за тобой, — бормочу себе под нос опуская на прохладный пол босые ноги.
— Вам еще нельзя вставать, — слышу взволнованный голос пожилой медсестры. Ее я еще здесь не видела. Меня ведет в сторону, стоит твердо встать на ноги. — Ох ты ж, горе мое, — она меня ловит. — Бедная девочка, — причитает.
— Не надо меня жалеть, — все равно не помогает. Только делает хуже и больнее. — Помогите мне, пожалуйста, — прошу ее и делаю первый шаг в сторону окна.
— Врач ругаться будет, — а сама держит меня, чтобы я не упала.
— Мне плевать, — останавливаюсь. Делаю пару судорожных вдохов и иду дальше. Во мне что-то умирает или уже сдохло. Образовавшуюся дыру заполняет обжигающим льдом.
Упрямо иду до подоконника. Упираюсь в него руками, просто дышу глядя на белый пластик. Разворачиваюсь и обратно до кровати.
Сделав несколько кругов туда-обратно, ноги перестают заплетаться, а вестибулярка смирилась, что мы больше не лежим и лекарства не кружат голову.
Спокойно сижу, пью горячий чай, который мне принесла эта очень милая женщина. Она же спрятала в карман таблетки, которые принесла для меня. Тоже мать и бабушка уже. Понимает, сочувствует, но теперь только глазами.
Врач пришел на обход. Осмотрел меня. Даже похвалил. Сказал, что, уколов сегодня не будет, но таблетки надо попить. Покорно соглашаюсь, думая, как мне выйти отсюда сегодня же. И куда бежать? У меня нет ни адреса, ни телефонов.
Звоню Кате.
— Привет, Катюш. Мне очень нужна твоя помощь, только никому ни слова не говори, — прошу бывшую коллегу.
— Я постараюсь. Что нужно? — не лезет она с лишними расспросами. Почему, я даже думать не хочу. Вадим мог наговорить им всего, чего угодно, чтобы унизить, уничтожить меня.
— Мне нужен номер телефона Вадима. Можешь достать? Он должен быть в новых реквизитах и по идее в базе. Посмотри.
Щелкает кнопками и сопит в трубку.
— Да, есть. Сейчас скину. Ты как там? Отошла после увольнения? — спрашивает Катя.
— Все хорошо. Жду номер. Спасибо тебе большое, — сбрасываю вызов.
Следом сразу приходит сообщение. Набираю этот номер.
«Абонент временно недоступен».
Сволочь!
Скидываю номер Виктору, прошу пробить, вдруг зацепка будет. Витя тут же перезванивает.
— Что ты задумала? — строго спрашивает опер. — Ася, мы ищем. Не лезь в это сама.
— Ты своей жене тоже так будешь говорить, если у вас заберут ребенка? — вздрагивает голос, но я беру себя в руки.
— Буду! — рявкает. — Потому что есть специалисты, профессиональная группа, которая занимается такими вещами. Они анализируют, стреляют, понимают психологию. А ты на эмоциях угробишь и себя, и не дай Бог, сына!
