указывая на них как на неверных сексуальных партнеров, – недостойный прием. Пророки якобы просто непристойны, объявляя женскую сексуальность разнузданной, отвратительной, неуправляемой. Мотивы насилия в ряде текстов, в частности у Иеремии, «направлены против женщин и подчиняют их земным царям, судьям и отцам».

Пророки тут как будто до предела драматизируют грешную природу женщин. Это позволяет им в одном из стихов заявить, что сказать «женщина» – это всё равно что сказать «человеческое зло», и, напротив, сказать «мужчина» значит сказать «божественное добро». Иногда та или иная феминистка может признать, что использование брачной символики не лишено смысла: «описание договора общеизвестными словами, относящимися к интимной близости и любви, делает его понятным и привлекательным». Но в конечном счете негативные последствия использования такого языка перевешивают возможные преимущества.

Как это бывает, феминистки и в этом случае не во всем ошибаются и затрагивают, действительно, серьезные проблемы. На первый взгляд, используемая пророками символика эроса отражает явное неравновесие: Бог-«супруг» – естественно, мужчина, и Он добр; община-народ – «супруга» и, следовательно, женщина, и она слишком часто дурна; Бог верен, женщина исполняет роль «неверной».

И всё же полемика об отношении пророков к женщине кажется упрощенческой, если не наивной. Следует подумать о том, насколько сложно расшифровать дела и слова многих пророков, оценить исторический контекст их писаний и дать правильное истолкование. Внимание феминисток сосредоточено лишь на одном, человеческом, аспекте отношений «Бог – Израиль», а еще точнее – на образе женщины. Отступает на второй план и часто даже не учитывается и отбрасывается тот факт, что эти отношения пророки обычно понимают как своего рода отношения «эротические». И вот это отнюдь не безынтересно. Бог живой, всевышний, святой, совершенно иноприродный способен любить и действительно любит любовью, в какой-то мере подобной любви, соединяющей мужчину с женщиной и женщину с мужчиной! Разве не удивительно, что Бог Авраама, Исаака, Иакова, Бог Моисея, тот Бог, которого однажды Иисус Назарянин назовет истинным «Авва», любит именно так – «эротической» любовью?

Стоит, разумеется, уточнить, что через символику эроса пророки не намеревались приписать Богу какие-либо половые признаки, а именно мужские. Задача заключалась в том, чтобы «соотнести» Бога с человеком вообще и с Израилем в частности, т. е. с сообществом женщин и мужчин, свободно избранным и бескорыстно любимым в перспективе окончательного всеобщего благословения, которым в будущем «благословятся… все племена земные» (Быт 12:3)[115].

Феминистки всякий раз негодуют, когда образ женщины предстает на страницах Библии, в частности у пророков, в негативном свете. Но, просматривая библейские книги, разве можно не обратить внимание на многозначность образа мужчины как в добре, так и во зле, не намного отличающуюся от многозначности образа женщины? Да, в большинстве случаев подчеркивается привилегированное положение мужчины, но всегда ли его образ прекрасен и добр? В реальной жизни мужчины предают женщин… Неужели женщины и мужчины никогда не изменяют друг другу? Можно ли было, в сугубо патриархальном мире древнего Ближнего Востока, где возникла и развилась религия Израиля, из осторожности избегать символики эроса? Можно ли было, рассказывая об откровении и самоотдаче Бога человеку и конкретно Израилю, отказываться от образов влюбленного и возлюбленной, супруга и супруги, раз они влекут за собой постыдные заблуждения и злоупотребления и к тому же – оскорбительны для женщин? Разве могли бы пророки, изменяя своей «миссии» или, если можно так сказать, своему «ремеслу», отбросить шокирующие выражения о женщинах – не почувствовали бы тогда женщины себя достойно вознагражденными и не смогли бы лучше избежать соблазнов языческих культов?

Но мог ли Бог – «огнь поядающий» – не быть «ревнителем» (Втор 4:24; Соф 1:18; Евр 12:29) и делить с другими божествами и властителями сердца тех, кого Он целиком избрал для Себя? Для пророков образ женщины – это всегда образ страстно и нежно любимой и отвечающей взаимностью вне всякого благоразумия, буквально до безрассудства, образ невесты, вновь и вновь вступающей в вечный брак. Почему же такая отвага должна порицаться?

С компетенцией, достойной специалиста по Ветхому Завету, однажды было замечено, что в Библии, в частности у пророков, женские образы развиваются как в положительном направлении (жена), так и в отрицательном (блудница), так что в конце концов это раздвоение образует одну медаль с двумя сторонами. Понятие «жена», прилагаемое к народу Израиля и впоследствии перенесенное на Церковь Христову, однажды было исследовано с типично женской чувствительностью и, вместе с тем, со знаниями теолога высокого уровня: «образ супруги и бракосочетания наиболее полно и глубоко выражает ‹…› форму отношений, являющихся частью человеческого опыта. В самом деле, какие другие образы могли бы так же точно передать природу союза и встречи, которая присуща общине спасения?»[116]

Может, пришла пора напомнить, что происшедшее и описанное в прошлом нельзя смешивать с прочитанным и продуманным в настоящем. Установление измененной перспективы – одно из основных правил адекватной интерпретации текстов. Проецирование на прошлое современных желаний и предпонимания, если не сказать предрассудков, не помогает понять прошлое как прошлое и извлечь из него какие-либо полезные плоды для наших дней. Но, считая Библию дорогой откровения или даже единственной «дистиллированной» каплей премудрости, можно добыть в ней нечто ценное для сегодняшнего и завтрашнего дня. Не только каждое ее слово и каждый стих, но и символика эроса и его борения представляют собой герменевтический вызов. Этот вызов достоин того, чтобы принять его: нужно найти смысл использованной пророками символики и истолковать ее, ибо она написана «для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тим 3:16–17).

Пророки Израиля, эти выдающиеся и уникальные личности, в своем стремлении изобразить историческое «домостроительство» отношений Бога с человеком подарили человечеству «изобретенную» и «переосмысленную» ими символику любви мужчины и женщины со всеми ее захватывающими превратностями. Расширяя и углубляя свои построения во всё убыстряющемся темпе, эти отнюдь не второстепенные библейские авторы привнесли в свои тексты эрос, дабы засвидетельствовать о безусловном самораскрытии и самоотдаче Бога – прежде всего своему избранному народу. Они подтвердили теологическое измерение эроса, намеченное в Книге Бытия, одновременно создав прелюдию к поэме Песнь песней, написанной почти что в манере контрапункта.

Глава пятая

Возвышенный «контрапункт»: Песнь песней

5.1. «Крепок, как смерть, эрос»[117] (Песн 8:6)

Как известно, контрапункт – это музыкальный прием, при котором сополагаются разные мелодии, пересекаясь одна с другой, но так, что достигается единый звуковой эффект. Все библейские тексты звучат по-разному, иногда даже один противоречит другому, но в конце концов все они сливаются в единую симфонию: это единая книга, состоящая из множества книг, но все они – о завете.

Если задуматься