воли», «завещание»: оно в определенной степени воспроизводит первоначальное значение слова berīt. В греческом Новом Завете для обозначения завета тоже используется διαθήκη. Не случайно и латинский перевод Библии (Vetus Latina) переводит berīt словом testamentum, тогда как любитель классической латыни св. Иероним предпочитает foedus или pactum[108].

Завет-союз наряду с обязанностями и клятвой, как уже говорилось выше, заключает в себе дружбу и любовь. Это отражается и в политических договорах, и в библейских текстах. Нелишне добавить, что различаются два типа завета – «завет обетований» и «завет обязательств». Так, завет Бога с Авраамом и Давидом – это завет первого типа, а синайский завет – второго. «Завет обетований» подобен царским дарам и обращен к тому, кто призван верно служить своему господину; «завет обязательств» воплощает вассальную зависимость. Следовательно, «любовь к Богу» означает верность, послушание закону, покорность Ему. Заповедь «люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всеми силами твоими» (Втор 6:5) будто бы берет начало от клятвы верности вассала своему сюзерену.

Союз-завет Бога с Израилем на всех его этапах объявлял и утверждал Бог. Этот союз, связанный с идеей царского достоинства Бога живого, истинного властелина Израиля, приобрел статус «вечного». Но, как свидетельствуют документы древнего Ближнего Востока (а позднее также греческие), союзы регулярно возобновлялись каждый год или после произошедшего разрыва. Неверность и нарушение обязательств не препятствовали возобновлению и подтверждению союза.

Особенно важно подчеркнуть следующее: ни в одной религии, кроме израильской, нет идеи союза-завета между божеством и народом. Такая идея в принципе не допускает верности многим, как это имеет место в политеистических религиях, где можно одновременно устанавливать отношения с разными божествами. Предписание исключительной верности одному государю в политических договорах соответствует в религии Израиля исключительной верности единственному божеству. Но здесь есть и нечто большее: само творение устремлено к союзу, а союз включает творение. Тем самым идея союза формирует и унифицирует всю эту религию в ее историческом развитии – на ней настаивают ее священные тексты, определяя природу Бога и, соответственно, также природу человека и мира в плане истории и вечности. С этими установлениями можно связать понятие «асимметричной корреляции», о которой упоминалось выше, чтобы выяснить природу отношений, завязанных Богом с человеком, в нашем случае – с Израилем. Речь идет об отношениях, которые при всей своей эволюционной сложности всегда оставались неравными. «Я – Бог, а не человек» – говорит Бог у пророка Осии (11:9). В XX в. на этом с неукротимой энергией настаивал Карл Барт[109].

Отношения между женой и мужем уподобились отношениям между вассалом и сюзереном: и те и другие не оставляют места для верности нескольким сюзеренам, а тем более – для измены. На древнем Ближнем Востоке, в том числе в Израиле, вследствие асимметрии отношений между мужем и женой неравенство складывалось в пользу мужчины: муж был господином (baal) жены: только он мог с ней развестись, жена же не могла требовать прекращения супружеских связей. Брак рассматривался как своего рода союз-завет. Пророки Осия, Иеремия, Иезекииль, Второисайя соединяли понятие завета с понятием брака. Они описывали отношения и, следовательно, завет Бога с Израилем, пользуясь символикой эроса, завершающегося брачными узами. Формула, выражающая завет Бога и Израилем – «буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Лев 26:12; Втор 29:12) – это юридическая формула, заимствованная из церемонии бракосочетания. В этих же понятиях Библия говорит, например, о Боге-«ревнителе», подобном мужу, ревнующему свою жену (Исх 20:5; Втор 4:24; 5:9; Соф 1:18). В противоположность брачному союзу неверность рассматривается как супружеская измена, блуд, проституция. Любовные отношения вообще и брак в частности очень взыскательны: непостоянство и уход не дозволяются. Так «эротическая» связь становится одним из самых впечатляющих символов верности Богу, свойственной монотеистической религии, каковой является религия Израиля.

4.2. Символика эроса у пророков

Напоминать о том, что пророк – это в сущности «посланник», банально, но всё же небесполезно указать на некоторые формальные признаки, характерные для библейских пророков. Во-первых, это, скажем так, рамки, использовавшиеся пророками Израиля, с их «формулой посланника» – «так мне сказал Яхве». Во-вторых, это типологический признак пророчества: «провозвестие о суде» или «провозвестие о спасении», право на которое дает «формула посланника». Наконец, – формула «божественного подтверждения», завершающая цикл божественных действий, начавшийся с «формулы посланника».

Сама формула находится в начале послания, т. к. она указывает на полномочия пророка и, значит, на задание, полученное пророком. Пророк выступает как человек, говорящий «я» и передающий свое собственное послание (словами, действиями, видениями), но его слово претендует на то, что оно есть само «слово Божие», «поэтому у послания двойной субъект: божественное я, выражающееся через я человеческое. Эти два я тождественны и в то же время различны. Таков статус посланника, говорящего от имени Бога»[110].

Что касается послания, составляющего живой вибрирующей центр библейского феномена пророчества, то оно состоит в провозвестии суда и спасения, где будущее, провозглашенное от имени Бога, будет делом Бога – истребительным или освободительным. Вводная формула «Так говорит Яхве» перекликается с заключительной формулой, или формулой божественного подтверждения – «и вы узнаете, что Аз есмь Яхве», часто вместе с формулой «самопредставления Бога».

Изложив эти соображения о форме изложения, обратимся к пророку, который первым использовал символику эроса, с пестрой и порой драматической гаммой модуляций, – к Осии (VIII в. до Р. Х.). Неизвестно, была или нет на самом деле его жена Гомерь блудницей, но известно, что она была ему неверна и что ее измены стали поводом для сплетен среди учеников пророка. Неведомо также, были ли его дети с необычными, но выразительными именами («Посев Бога» [Изреель], «Непомилованная» [Лорухама], «Не Мой народ» [Лоамми]), воистину «детьми блуда». Во всяком случае, крайне тяжелые семейные неурядицы побудили Осию говорить о нарушенных отношениях между Богом и Израилем в особых выражениях: отношения эти запятнал народ, неоднократно склонявшийся к отвратительному идолопоклонству и «впавший в блуд». В предельно страстных упреках, которые, согласно Осии, Бог-«муж» бросает в лицо своей «жене» Израилю, больше всего, наверное, поражает то, что карам за отвратительную неверность противостоят горячие уверения в любви: Бог готов всё забыть и простить, чтобы когда-нибудь новая помолвка и новое бракосочетание принесли умиротворение – на этот раз уже «для вечности».

Вот, например, какие слова вкладывает Осия в уста Бога после того, как Он гневно осудил свой народ за многие постыдные дела: «обручу тебя в верности» (2:20). И еще: «И обручу тебя навек, обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии» (2:19).

После Осии при описании Божиих обетований Израилю к любовной символике искусно прибегал Иеремия (VII–VI вв. до Р. Х.). Множество