С этою целью она незаметно выбежала из дому. Нарвав букет, она заметила великолепный цветок, который колыхался на волнах недалеко от берега и блистал всеми цветами радуги. Как река в том месте была очень мелка, то Ниола, чтобы достать цветок, оставила обувь на траве и вошла в воду; но Поклус, который и принял на себя вид цветка, едва она приблизилась к нему, схватил ее и увлек с собою в преисподнюю. На берегу раздавались тщетные крики и плач слуг Ниолы, выбежала и сама Крумина, но, кроме обуви в зеленой траве, никаких других следов пропавшей царевны не нашли. Царица в справедливом гневе на служанок дочери прокляла их и превратила в пендры (камыши), которые и доныне растут на берегу, уныло покачивают головами и ждут, не вынырнет ли из воды их прекрасная царевна.

Несчастная мать поняла, что похищение дочери ее совершил кто-нибудь из богов, повелителей земного или водяного царств, и пошла по целому свету отыскивать ее. Много лет продолжалось путешествие ее, но все поиски были напрасны. Возвратилась она в Литву с теми же слезами, с которыми ушла. Путешествие ее, однако, не было бесплодным: она выучилась в чужих странах искусству обработки полей и засева их разными хлебами, семена которых привезла с собою в изобилии. Она начала учить бедный народ, питавшийся только дикими произведениями природы, земледелию. Случилось, что потребовалась вырубить под пашни один дремучий лес, населенный когда-то чудовищами и страшилищами, называемыми стаубунами, там Крумина нашла огромный камень, на котором была надпись, изрытая пред началом времен перстом самого Предвечного о будущей судьбе Ниолы, дочери ее. Едва прочитала она эту надпись, как воспылала страшным гневом и местью и спустилась в подземное царство Поклуса, прагарас, ад. Но там гнев ее был обезоружен трогательною встречей с бессмертной своей дочерью, окруженной прекраснейшими детьми, который, упав на колени, умоляли богиню помиловать их родителей. Крумина не только умилостивилась, но и согласилась прогостить у дочери несколько лет.

Когда же она возвратилась на землю, то царство ее представило ей еще более трогательный вид: бродяжество, тунеядство, грабежи, разбои исчезли; нужда, голод, нищета заменились довольством, изобилием; земледелие процветало; хлебов были полные закрома; народ боготворил свою царицу и учительницу самого высшего искусства.

Крашевский воспроизвел эту легенду в поэме своей «Витолерауда».

Нарбутт на с. 68 тома I говорит, что легенду эту он открыл лично в Россиенском уезде (Ковенск. губ.), в окрестностях местечка Посвенты. Весь рассказ очень поэтичен, прекрасно представляет народное творчество, и нет повода ему не доверять.

VIII. Упина, литовская богиня рек

Упа по-литовски – река. Упина — богиня рек, речек, ручьев и вообще текучей воды. Это побочное, как бы вспомогательное божество, созданное суеверием народа.

Стрыйковский, как вообще крайне поверхностно относящийся к литовским богам, эту богиню переименовывает в бога и на с. 145 говорит:

«Упинис-Девас — бог, имевший в своей опеке реки. Ему приносили в жертву белых поросят, чтобы вода была чиста».

Нарбутт (ч. I, с. 73) пишет следующее: «Недалеко от Ковна, на левом берегу Немана, находится небольшое местечко Сапежишки. Дорогу, ведущую к нему, перерезывает ручей, называвшийся прежде ручьем Упины, а ныне ручьем Спасителя. Летом, в каждый праздник, особенно же на Ивана Купалу, там бывает огромное стечение народа; каждый при ручье молится, умывает себе голову и лицо и пораженные болезнью части тела. Этот ручей – литовская силоамская купель. После омовения больной орган вытирается чистым куском белого холста, который и оставляется или висящим на кусте, или прямо разостланным на траве. Тряпья этого никто не трогает из опасения, чтобы болезнь, оставшаяся на тряпке, не перешла к нему. Оттого на берегах ручья гниет такая масса холста, что в ином месте можно было бы обогатить им бумажную фабрику».

Это писал Нарбутт в 1835 году. Любопытно было бы знать, соблюдается ли этот обычай в наше время и много ли бумажные фабрики оставляют теперь этого тряпья на берегах ручья Упины?

«Над ручьем, – продолжает Нарбутт, – с правой стороны дороги, находится деревянная часовенка, с распятием, построенная на небольшом холме, на котором, по преданиям, стоял когда-то жертвенник богини Упины, покровительницы целебного ручья. Старожилы помнят, что даже во второй половине прошлого столетия существовало какое-то женское братство, исполнявшее обряды богини Упины. Настоятель тамошнего костела ксендз Янковский, в 1813 году, рассказывал мне подробности того, что сам он видел лет 40 тому назад. Пока братство это не было запрещено, к ручью из окрестных деревень собиралось несколько женщин, по-видимому, корчивших из себя чародеек, под предводительством неизвестной старухи, которая появлялась раз в год в «праздник Росы» (ныне ап. Петра и Павла), как бы ниспосланная сверхъестественною силою (?). Говорили, будто она приезжала на летающем козле (?). Эти колдуньи разводили огни, пели какие-то песни, плескались в ручье, пекли какие-то лепешки и раздавали народу, который за то приносил им рыбу, раков, птиц водяных, лесных и домашних, поросят и серебряные деньги. С наступлением утра этот «шабаш ведьм» прекращался, баба исчезала бесследно и все приходило в обычный порядок. Этим обрядом ручей считался освященным бабою, называемой Уттою, и приобретал целебную силу на весь год.

Суеверный обряд этот был уничтожен старостою Забелло, и в 1788 году, на холме богини Упини, сооружена часовня во имя Спасителя, о которой сказано выше. С тех пор ксендз ежегодно, в канун Иоанна Крестителя, приезжает святить ручей, который доныне не утратил своей целебной силы (?). Замечательно, однако же, то, что целебность воды ограничивается только пределами часовни и несколько ниже ее; выше же, т. е. по ту сторону дороги и ниже, при впадении ручья в Неман, никакой врачебной силы в ручье не обретается (!!), хотя и весь ручей состоит из чистой ключевой, обыкновенной воды, не содержащей в себе никаких посторонних примесей».