Очевидно, здесь духовенство фанатизирует и эксплуатирует народ, обратив суеверие его в оброчную для себя статью.

Впрочем, рассказ этот оставляем на ответственности Нарбутта.

IX. Гульби, гений – покровитель человека

Гульби — нечто вроде ангела-хранителя. Гульби были боги и богини (Девис и Девэ); первые для мужчин, вторые для женщин; следовательно, богов этих было на свете столько же, сколько и людей. Между простым народом даже в веках христианства сохранилась вера, что у женщин ангел-хранитель есть женского рода.

Древнелатышский народ называл их люлькис, и они были у него так же популярны, как и в Литве (Штендер. «Lett. Gramm.»).

Стрыйковский (ч. I, с. 146) говорит:

«Gulbi Dziewos (?), бог, который хранить каждого человека отдельно, по нашему ргоprium Genium, ангел-хранитель; ему приносили в жертву – мужчины белых каплунов, а женщины – пулярок».

Гульбис на старожмудском языке значит «хвалебный», а гумбинтас — похвальный.

Каждая звезда изображала собою гульби одного из людей. Если человек умирал, то звезда его падала с неба и гасла (Нарбутт, ч. I, с. 103).

«В древности, – говорит тот же Нарбутт, – чрезвычайно верили в гениев, которые были известны под названием Genii, Demonii. О них очень много преданий. Сам Сократ сознавался, что он имел близкого себе демона».

С самого рождения человека его окружали два гения: добра и зла, и потом, смотря по характеру его, один из них оставался при нем на всю жизнь.

Крашевский в поэме своей «Витольдовы битвы» изображает гульби Витольда, великого князя литовского (сына Кейстута и Бируты), в двух прекрасных поэтических образах. Привожу их здесь в моем переводе – не как авторитет Крашевского, а ради прелести поэтического вымысла, дающего понятие о веровании народа в созданный его суеверием культ гульби.

Витольд (Витовт). Неизвестный художник XVII в.

Вот первая картина.

Витольд после женитьбы на дочери смоленского князя Анне Святославне предался неге и совсем отказался от участия с отцом своим Кейстутом в битвах против врагов, разрывавших край со всех сторон.

Однажды ночью, когда Анна уже спала, Витольд, облокотясь на руку, в полудремоте, молча смотрел на огонь, пылавший в комнате, и куда-то далеко уносился мыслями. Вдруг неизвестно откуда взялся приземистый, сухой старичок с длинною седою бородою и, не поклонясь домашним богам (коболям), сел у огня и, как бы у себя дома, начал поправлять огонь и обогревать исхудалые, окоченевшие свои члены. Витольд сорвался с ложа.

– Кто ты? – воскликнул он в гневе.

– Издалека! – ответил старец спокойно.

– Но как ты смел войти сюда? Ты, верно, не знаешь, что эта комната моя, комната князя, порог которой не смеет переступить ни одна нога мужская, кроме моей?

Старик печально потряс головою и, продолжая греть перед огнем руки, отвечал:

– О, знаю я, знаю, где нахожусь! Ты Витольд, сын героя Кейстута, а это твоя жена Анна, дочь князя смоленского. Эта комната твоей жены, комната, окруженная таинственным полусветом; комната нег и наслаждений, праздности и лени; комната, в которой роскоши и пирам принесены в жертву молодость и слава; в которой погребены величие и бессмертное имя.

– Но кто же ты, злой старик? Как смеешь ты прерывать мой сон и терзать мою душу, словно ястреб птиц беззащитных? Клянусь богами – со мною справиться тебе нелегко: нападай на тех птиц, которые тебе по силам.

– Ба! Кто же не знает Витольда? – возразил старик, вытягивая пред огнем свои посиневшие руки и пронизывая острым взглядом Витольда. – Да, был Витольд орленком; но был им в молодости; любил, как орел, свободу и пыл битв, любил свой народ и свою славу; но теперь орел уже не орел: женщина подрезала ему крылья; он прозябает в гнусном бездействии пред домашним огнищем, слушает сладкие песни, играет прялкою, крепко держится за женскую юбку и ничего ему больше не нужно.

– Послушай! – крикнул в неистовстве Витольд. – Говори, кто ты – или мой меч…

– Твой меч?.. О, юноша! Никто со мною не вступал еще в бой. Да и до боя ли тебе? Тебе пиры да песни!.. Я…

Он встал, вытянулся и достиг головою потолка.

– Я твой гульби. Прихожу к тебе по воле богов, чтоб упрекнуть тебя за позорную твою праздность. Витольд, Витольд! Бездействие твое гнусно! Если охотничья собака долго не травила зверя, она не годится уже для ловитвы; а ты… и ты забудешь о битвах! Взгляни на ту звезду, которая из-за тучи так ярко сияет над твоею головою. Это звезда Витольда. Хочешь ли, чтобы она погасла в женской светлице? Хочешь ли блеск ее притмить пламенем женских объятий?.. Нет, Витольд, не тебе почивать на мягком ложе и нежиться при домашнем очаге! Не для тех слава, которые коснеют, как мутная, стоячая вода в долине, дозволяющая заволакивать себя водорослями и плесенью и не могущая вырваться на свободу, чтоб разрушить все преграды и напоить жаждущую ниву. Не для того, Витольд, родился ты на свет, не для