в Литве чрезвычайно распространено. Общее название его было жалтис, уж. Его считали божком, ему приписывали сверхъестественную силу, считали добрым гением домашним, держали в домах, воспитывали, кормили, спали с ним вместе и нисколько его не боялись. Ужи со своей стороны нисколько не страшились человека, освоились с ним, лезли ему на шею, пили молоко из одной миски с хозяйскими детьми – и это сохранялось даже в первой половине нынешнего (XIX. – Ред.) столетия, если не сохраняется еще и до сих пор. В святилищах богов ужи имели особо устроенные для себя логовища, в которых были чествуемы вместе с прочими священными гадами или фетишами, по-литовски гивойте.

С введением христианства католическое духовенство начало сжигать торжественно на площадях этих незлобивых животных тысячами.

Э.А. Вольтер в примечаниях к «Литовскому катехизису» Даукши (с. 128) свидетельствует: «Залчилис, залтис, уж. По Куршату, в Вилькомирском уезде говорят: жалктис и залтыс – уж; жалктыча – дочь змеи; жалктиеве – змеиха, жена змея. Слово «желектис» в смысле большого змея – дракона встречается в одной легенде о Лынгмянском городище (по-литовски пилекалнис). Таких змеев было три: Лингманас (лынгмянский), Вилнанас (виленский) и Ригманас (рижский). Но это были наши легендарные Змеи-Горынычи».

Ласицкий в главе о древних литовских обрядах говорит:

«В известный праздник приглашенный жрец молитвами и заклинаниями вызывал домашних ужей, которые вылезали из нор и по белому полотенцу вспалзывали на стол, где пробовали разные приготовленные для них кушанья, после чего эти самые блюда поедались самими хозяевами и их гостями. Но если ужи не хотели выходить из нор или есть предложенную им пищу, то это было предзнаменованием большого несчастия для дома».

Во время праздника весны, по-литовски Сутинкай, божку Аушлявису в числе прочих важнейших богов также приносили жертвы и просили его об отвращении всяких болезней.

Крашевский в поэме своей «Миндовс» разукрасил Аушлявиса поэтическим своим вымыслом и придал ему следующую форму:

«Статуя его изображалась в виде громадного ужа с открытою пастью, из которой торчал серебряный язык, как бы угрожавший людям. В значительных храмах на нем было навешано всегда столько жертв, что под ними исчезали не только его кожа, но и все формы ужа, а у подножия его еще лежали горы даров, которыми покупали у него здоровье и простолюдины, и князья».

Здесь необходимо заметить, что в форме ужа, свитого спиралью, изображался также и бог морей Атримпос; но последний представлялся с головою молодого человека, украшенною короною.

Ни об одном из фетишей нет столько легенд, сколько о жалтисе, уже. Хотя Крашевский и не может считаться авторитетом вообще, не менее того, однако же, одна легенда о жалтисе, поэтически разосланная им в «Витолерауде», заслуживает повторения как действительно живущая в народе и могущая служить наглядным образчиком народного творчества. Вот она в кратком содержании.

I. Жалтиса супруга

Пошла Эгле (эгле — по-литовски «ель») с сестрами вечернею порою в озеро купаться. Долго девушки плескались в волнах, пока не взошел месяц. Девушки возвратились к своей одежде, но Эгле с ужасом увидала, что в рукаве ее рубашки лежит, свернувшись, уж. Она начала кричать. Сестры предложили прогнать ужа палкою или камнями, но стояли очарованные и не могли двинуться с места. Вдруг уж заговорил человеческим голосом:

– Я выйду, Эгле, сам, ежели ты обещаешь быть моею женою.

Девушка застыдилась, заплакала, просила ужа сойти с рубашки, потому что ей холодно; но жалтис твердил одно: «Обещай, обещай!» Эгле отговаривалась, что назначение ей мужа зависит от родителей; но Жалтис упорно твердил одно и тоже: «Обещай, обещай!» Тогда старшая сестра шепнула Эгли на ухо:

– Да обещай же ему; что тебе значит? Лишь бы освободил рубаху.

Эгле улыбнулась и сказала:

– Ну, обещаю!

Уж тотчас выполз из сорочки. Но едва девушки вернулись в село и вошли в свою нуму (избу), как на селе раздались голоса:

– Сваты едут! Сваты едут!

Эгле спряталась в амбар. Три жалтиса с поднятыми вверх головами въехали в большом корыте на двор Эгли. Старший из них обратился к родителям ее с такою речью:

– Жалтис, наш бог, прислал нас за своею невестою. Она обещала быть его женою. Сотня нас ужей слышала обет. Благословите, родители, дочь и отдайте ее нам!

Родители в слезах и горе. Слыханное ли дело: выдать дочь замуж за ужа? Вот бросились они за советом к колдунье Рагутене[1]: «Помоги нам в горе!»

Жрица не знала, что делать. Долго чесала у себя за ухом. «Зачем Эгле обещала?» Но это не совет. Родители и сами знали, что обещать не следовало. И вот, надумавшись, сказала:

– Жалтисов обмануть нетрудно: дайте им вместо девушки белую гусыню.

Родители так и сделали: посадили в корыто белую гусыню. Жалтисы поблагодарили, весело засычали, проехали село и поехали бы дальше, но вдруг гегуже (кукушка) закуковала им с дерева:

– Ку-ку, ку-ку! Простофили сваты! Вас