сделанные кем-нибудь давно, послужили основанием к легенде о Джугасе. В какое же время богатырь этот жил – народ не знает, и подобно тому, как всякое событие относит к временам Кейстута, говорит, что и Джугас жил во времена его. Близ горы есть несколько селений, называющихся Джугами; есть там же и селение по имени Джугимяны; но от героя или от горы получили они свое название, неизвестно. Между тем и к этой горе, так же как и к Шатрии, жители питают доныне суеверный страх. Говорят, будто бы на ней живет черт, который в образе кургузого немчика перепрыгивает с дерева на дерево и при встрече с людьми заставляет их биться с собою об заклад по загадываемым им случаям и при проигрыше человеком пари душит его. Юцевич и Осменьский записали даже легенду об этом; но она слишком глупа и не заслуживает повторения.

Поверье имеет сходство с поверьем о египетском сфинксе.

Но возвратимся к Нарбутту.

«У литвинов было немало гор, посвященных служению богам, говорить он; но мы знаем только о тех, на которых находились языческие капища и алтари. Так, славились горы: в Полунге (Полангене) алтарем Прауримы и на берегах р. Невяжи – храмом Перкуна (Ромове). Виленская «крестовая гора» (от поставленных на ней трех крестов) была названа лысою горою, вероятно, русскими колонистами города, вызванными сюда во время его основания. Самая высокая часть этой горы значительно осела. При устройстве на ней укрепления (во времена существования бывшей виленской цитадели) на горе вырыты людские кости очень больших размеров. Таким образом, нет ни малейших следов для указания какого-нибудь религиозного значения виленской горы. Первые францисканские монахи поставили на этой горе три креста в воспоминание распятия на этой горе в 1333 (?) году семерых из них и низвержения потом с горы в р. Виленку. Ведь если бы гора была святою в значении язычества, то на ней не было бы совершаемо казней, так как священных гор никто не смел позорить никаким смертоубийством».

Поможем г. Нарбутту в его анахронизме: 14 францисканских миноритов были замучены виленцами не в 1333-м, а в марте 1360 года; спустя же четыре года, в 1369 году, погибли такою же смертью францисканцы и в Лиде. На Крестовой горе в Вильне распято не 7, а 3 минорита, остальные 11 человек частью перебиты на Антоколе и частью обезглавлены на рынке. Наконец, по преданиям, Кейстут приказал повесить на Лысой горе изменника Войтыллу. Это действительно служит доказательством, что лысая гора не считалась у литовцев святою, и в этом отношении мы с Нарбуттом согласны.

Но гор, почитаемых литовскими язычниками, было много.

В «Сборнике материалов по этнографии», изданном при Дашковском этнографическом музее (М., 1887), Трейланд (Бривземниакс) на с. 28 свидетельствует, что в одной только латышской части Прибалтийского края насчитывается больше 380 гор, на которых находятся древние городища, и называются они на месте замковыми горами (Pilskalni, Schlossberge). «Это те возвышенные места, – говорит он, – которые, отчасти рукою человека укрепленные, могли служить в древности убежищем для окрестных жителей во время неприятельских нашествий. Полагают, что эти городища (но крайней мере некоторые из них) служили также местами для жертвоприношений и что, вероятно, вблизи этих жертвенников или языческих святилищ – а быть может, и на них самих – имели свое местопребывание жрецы латышско-литовского культа Перкуна».

IV. Всемирный Потоп по трем сказаниям

О потопе, периоде нынешней геологической формации земного шара, существуют три сказания: библейское, греческое и литовское. Быть может, на Дальнем Востоке есть сказаний этих и больше; но отыскание их – дело ориенталистов.

Потоп библейский известен каждому школьнику из ветхозаветной истории. Боговдохновенный бытописатель отозвался о нем и кратко, и категорически, не определяя времени его и не давая ни малейшего повода к другим произвольным толкованиям и умствованиям. Между тем некоторые латинские писатели первых десяти веков христианской эры забрели в невылазную трясину фанатических умствований и даже установили год, месяц и число Всемирного потопа. Отголоском всех этих писателей явился каноник жмудский Стрыйковский, который в «Хронике» своей, написанной в 1582 году, говорит о потопе, между прочим, следующее:

«Ной, имевший от роду 600 лет, вступил в ковчег с женою своею, сыновьями: Симом, Хамом и Иафетом и женами их: Титеею, Пандерою и Ноэлою (но уверению Берозуса); а в 1656 (?) году от Сотворения мира, 17 апреля (?!) начался самый потоп, который продолжался 150 дней, а Ной жил в ковчеге 13 месяцев. Ковчег остановился в Армении на очень высокой горе Taurus, а по Берозусу – на горе Gordieus; по Епифаниусу же – в Карденской стране, на горе Арарат и Любар, где и доныне еще видны остатки этого ковчега» (?).

Критический разбор сказаний Стрыйковского и цитируемых им писателей не составляет предмета настоящей статьи.

Потоп греческий также хорошо известен знатокам греческой мифологии; а кто в ней нынче не знаток? Мы не похвалимся знанием славянской мифологии; но сознаться, что не знаем греческой и римской, было бы стыдно.

Все греческие сказания о Всемирном потопе сводятся к следующему.

Зевс истребил потопом буйную породу медных людей, соответствовавшую скандинавским гримтурсам. Он послал сильный проливной дождь, так что вся Эллада покрылась водою и все обитатели ее потонули. Спаслись только Девкалион и Пирра. По совету Прометея, Девкалион построил ящик и вошел туда вместе с женою. Девять дней и девять ночей носились они по волнам, а когда гроза стихла, пристали к горе и принесли жертву Зевсу-тучегонителю. Создание людского рода из камней засвидетельствовано греческим мифом о том же Девкалионе, которому после потопа Гермес дал повеление бросить чрез себя кости