подбирает такие слова, знаю, но я кремень. Мое сознание ясное, никакого вчерашнего тумана. И со всей ясностью отмечаю, что телу без разницы, насколько я тверда: дыхание учащается, сердце бьется быстрее, щеки теплеют. Сцена в ванной снова прокручивается в моем воображении, накладывается полупрозрачной картинкой на фон лифта. Иногда я ненавижу свое воображение.

Но и боссу эта игра дается не так просто. Я вижу его взгляд, прожигающий, влекущий. Вижу, что его спокойствие мнимое, и, вероятно, ему стоит немалых усилий удерживать себя по другую сторону лифта.

Воздух набухает нашей взаимной тягой друг другу.

— Да, мне понравилось, — признаюсь я. — Но такого больше не повторится.

— Почему? — искренне спрашивает он.

— Потому что я не хочу быть сексуальным объектом.

Босс смотрит на меня, не мигая. Уже который раз за утро я смогла его удивить.

— Ты так себя чувствовала?

— Не начинайте…

— Да, когда мы катались на роликах, я полдороги наблюдал, как двигаются твои бедра под короткими шортами. Конечно, я завелся, я же мужчина. Но это не значит…

Раздается скрежет. Лифт дергается, тянется вверх, замирает, а затем под чьим-то напором створки двери раскрываются. Мы с боссом все еще, не отрываясь, смотрим друг на друга, стоя по разные стороны кабины.

— Идите, Вероника, — он первым нарушает молчание. — Я приду в офис позже, раз это так для вас важно.

Выхожу из кабины, но не чувствую радости от освобождения. От обращения на «вы» мне не по себе. Как пережить этот день?

Глава 15

Босс заходит в офис через несколько минут после меня, я только успела открыть на компьютере почту. Злой как черт. Ни с кем не здороваясь, на ходу рявкает, что планерки не будет, идет в свой кабинет и захлопывает дверь. Одна жалюзи опущена не до конца, я вижу, как он сидит в кресле и ритмично бросает в стену теннисный мячик. Звук удара о стену зловеще раздается по всему офису. Даже голоса стихают.

Я съезжаю по креслу ниже, чтобы меня как можно меньше было видно из-за монитора. Кажется, каждый в офисе знает, что происходит, и косится в мою сторону.

Пытаюсь забыться за работой, но где уж там. Читаю письма, но ничего не остается в памяти. Беру договор, чтобы положить его в нужную папку, и зависаю с ним на несколько минут. Ну как так вышло? Я делала все возможное, чтобы сохранить работу, которую так люблю, а в итоге получилось, что каждое мое решение толкало к увольнению. Неужели это конец? Босс или уволит меня, или создаст такие условия, что сама уволюсь, как пить дать.

Есть хочется… Подхожу к Козе. Покусывая кончик карандаша, она перебегает взглядом с одного листка, утыканного цифрами, на другой.

— Продажи, Ника… — говорит она, не глядя на меня. — Конечно, летом всегда спад, но я понимаю Матвея Игнатовича.

Ну хоть кто-то его понимает.

— Кора Заимовна, вы на прошлой неделе предлагали мне глазированный сырок. Я бы воспользовалась предложением, если оно еще актуально.

Она отвлекается от бумаг, но фиксирует какую-то цифру указательным пальцем.

— Ты стала носить платья, — прищурившись, говорит она.

— Поверьте, это ненадолго, — широко улыбаюсь ей в ответ.

— Сырка нет, но есть творожный йогурт.

— Отлично!

Завариваю кофе, возвращаюсь за рабочий стол. Открываю баночку с йогуртом, зачерпываю ложкой воздушную массу. Запах кофе приятно щекочет нос.

А может, все наладится.

Мельком оглядываю офис и открываю гугл-док с черновиком моего романа. Ну не зря же я переживаю все эти эмоции? Еще глоток кофе. Пальцы на клавиатуре. «Я жду босса на пустой автобусной остановке в трех кварталах от моего дома. Почти центр города, но район здесь нежилой…»

Мне пишется легко, кажется, будто и править не придется. Чувствую аромат цветущей яблони, когда описываю, как герои катались на роликовых коньках по частному сектору. Вижу, как кровь проступает на ране Мэтта после того, как он упал. Чувствую тревогу героини, когда она торопит лифт. Хорошо, что мамы нет дома.

Я заново переживаю робость, когда героиня смотрит на себя в зеркало, надевая бежевую майку; волнение в солнечном сплетении, когда она в ванной стягивает бретельку с плеча. Чувствую влечение, когда Мэтт забрасывает ее руку себе за шею. И влечение Мэтта я тоже чувствую — нужно перевоплощаться сразу в обоих персонажей, если я хочу описать сцену достоверно.

Да, писательство — это мое! Вот что такое настоящая страсть — мой пульс сейчас, наверняка, зашкаливает.

Воспоминания превращаются в буквы, буквы — в текст. Потом, читая его, каждый испытает те же чувства, что и я, хотя и не переживал их на самом деле. Магия.

Я напишу эту книгу. Обязательно. Никто не станет на моем пути.

Офис на время становится моей ванной. Зеркало запотело, пахнет лавандой, с шелестом лопается пена. Воздух кажется не влажным, а сухим, будто его выжгло опаляющее влечение героев… И как-то незаметно я меняю ход событий. Пуговица на шортах расстегнула, но мама не возвращается. Герои целуются страстно, жадно. Их руки переплетаются, тела будто сплавляются в единое целое. Мэтт стягивает с героини шорты. Отстраняется, чтобы избавиться от джинсов, а затем… Затем все-таки приходит мама.

Я подробно описываю и то, что делала героиня под одеялом — все же эротический роман, и ее утреннюю встречу в Мэттом, и то, как они застряли в лифте. «Воздух набухает нашей взаимной жаждой друг друга, будто желатин, смешанный с водой…» Блин, дурацкий образ, в книгу не годится.

— Вер-р-роника! — раздается так неожиданно, что сердце уходит в пятки. Я успеваю заметить, что жалюзи приоткрыто. Босс наблюдал за мной? — В мой кабинет. — И босс опускает жалюзи.

Во мне все разом ухает. Реальность наваливается, давит, я словно становлюсь меньше. От ощущения полета не осталось и следа. В желудке завязывается болезненный нервный узел.

Ох как мне не хочется туда идти… Но я пойду. Пойду ради моей мечты, ради моей книги. Мне есть что сказать боссу.

Допиваю глоток холодного кофе, выдыхаю и