Когда надо напрячь мозг, я жую. Так что иду в мак, покупаю большой стакан ледяной колы, упаковку картофеля фри и сажусь на террасе в глубокой тени здания.

Жую.

Что делать с боссом?

В первую очередь — внести его номер в черный список. Делаю это, не откладывая.

Но если не врать самой себе, мне очень хочется, чтобы я действительно ему нравилась. Нравилась такому шикарному мужчине.

Только я прекрасно знаю, чем заканчиваются подобные истории.

Так что же делать? Хоть монетку кидай.

Ладно, Минск, все мои истории всегда связаны с тобой. Хочешь ли ты услышать продолжение моего романа? Если да, подай знак.

Запихиваю в рот очередной стручок картошки и внимательно смотрю по сторонам. Все спокойно, размеренно — как обычно. Дети, скинув обувь, плещутся в фонтане. Мамы с колясками гуляют от тени к тени. Рабочие устанавливают возле кафе на оживленном перекрестке каркасный бассейн. Странно, но вряд ли знак. Так что, значит, «нет»?

Не успеваю об этом подумать, как ко мне подлетает воробей и выхватывает картошку прямо из пальцев. От неожиданности я дергаюсь, задеваю стакан колы. Пытаюсь поймать его, но где уж там, в жизни такие трюки не удавались.

Кола капает со стола на мое платье, я вскакиваю. Ну блин!

А потом замечаю свой телефон, лежащий в луже колы.

Хватаю его, включаю — работает! А потом экран тухнет, и больше не подает признаков жизни. Все кончено. Он мертв.

Это точно знак. Только какой?.. Согласиться на предложение босса, или никогда, никогда даже близко к нему не приближаться?

Глава 17

Мой телефон сохнет на полотенцесушителе, постиранное льняное платье — на бельевой веревке. А я… я сохну по Мэтту. На экране компьютера открыта глава со сценой в моей ванной. Когда застирывала платье, взгляд упал на свечу. Я, конечно, сразу ее убрала, но было уже поздно.

И вот я сижу в детской и в который раз перечитываю ту самую сцену. Она замечательно написана. Не для эротики замечательно, а в целом для литературы. Я думала, что написание эротики в писательском плане опустит меня на пару десятков ступеней ниже, но этого не произошло. Такая же сцена, как я писала и раньше, просто герои в ней занимаются другим.

На столе вибрирует телефон «Илоны» — включила его, пока решается судьба моего мобильного. Ничего еще не произошло, а в солнечном сплетении — волнительный холодок. Есть только один человек, который знает этот номер. В моем телефоне я внесла босса в черный список, а на этом и в голову не пришло.

«Читать сообщение или не читать?», — думаю я, а мобильный уже как-то сам оказался в моих руках.

«Привет! Где ты?»

Блин, ну почему так выворачивает душу от этих букв, написанных боссом? Буквы и буквы. Мама такие же использует.

Привычно оглядываю стол в поисках пакета с кукурузными палочками, но их нет. Придется думать без допинга.

Тяжело вздыхаю. Снимаю телефон с поводка зарядки.

Пишу:

«Неважно. Я все еще болею».

Ответ задерживается, но потом телефон снова вибрирует. Похоже, босс понял: я делаю вид, что с прошлого нашего общения в телеграм ничего важного не произошло. Мы можем попробовать пробовать начать с начала (и этот повтор — не ошибка, а стилистический прием).

«Выздоравливай» и следом: «Почему на знаке гашников написано «Дай»?»

Улыбаюсь.

«Не «Дай», а «ДАI» — дзяржаўная аўтаінспекцыя. Государственная автоинспекция, если по-русски.»

«Я надолго это запомню»

«)))))»

Потом снова пауза. Ловлю себя на том, что вглядываюсь в потухший экран.

«Придешь завтра на работу?»

«У меня нет работы», — пишу и стираю. «Завтра кафе не работает», — стираю.

Вздыхаю. Тру лоб.

Я не знаю, что ему написать.

Так и пишу.

Затем откладываю телефон, сворачиваю окно браузера на компьютере и выхожу на балкон. Вечер, а жара такая, будто закат и в самом деле пылает. Его отблески всех оттенков красного расплылись над крышами домов. Лазурно-синие облака сплошной неровной полосой повторяют темный контур города. Птицы кругами носятся по небу. Все так просто и понятно, когда смотришь на город с высоты.

В старших классах, даже в университете, это чувство жило во мне постоянно. А потом я стала взрослой, и что-то сломалось. В какой момент это произошло? Я перебираю в уме важные события, разговоры, ситуации, одну за другой, медленно, вдумчиво, — и не могу нащупать ответ. С придуманными героями разбираться куда проще.

Слышу в глубине квартиры мелодию дверного звонка. Потом какие-то едва различимые голоса: один мамин, второй мужской. Не вслушиваюсь: мужчины к нам заходят только по делам: почтальоны или, например, сотрудники ЖЭСа.

Дверь моей комнаты распахивается, и входит мама. У нее в руках букет ромашек.

— К тебе твой мажор пришел, — говорит она каким-то странно спокойным, почти довольным голосом.

Я так и застываю, глядя в проем балконной двери. Только что на душе было безмятежно, как у птиц, парящих в небе, а теперь на меня нахлынуло столько эмоций, что лоб потеплел, и сердце колотится где-то в горле.

Босс в моей квартире. А я в домашних шортах, ни грамма макияжа, волосы завязаны в хвост. Против воли вспоминаю, как стягивала резинку с волос в кабинете босса, и все во мне трепетало только от того, что он наблюдал за этим действием.

Оставляю хвост. Никаких намеков, никаких обещаний.

Выхожу в коридор. Босс с коробкой торта в руках скромно стоит на коврике у двери. Это все воздействие моей мамы, под ее взглядом все сразу чувствуют, где их место.

— Это тебе, — дружелюбно говорит он и протягивает мне коробку — «Ленинградский» торт, изготовленный в Минске. Я подумал, это символично. «Московский» был бы лучше, но такого не нашел.

Я принимаю торт и прислоняюсь спиной к стене. Надеюсь, со стороны не видно, как сильно сейчас мне нужна поддержка.