Ночь еще не наступила, и я чуть не предложил Натали посидеть на веранде с живописным видом, однако решил, что моя спутница откажется. Мы до сих пор не выпили вместе даже по бокальчику вина. Не то чтобы я ратовал за алкоголь, просто это один из способов приятно провести время вдвоем.

– Я все думаю о том, что вы сказали, – нарушила тишину Натали. – Про вашего дедушку.

– Что именно?

– Про его последнюю поездку и смерть в больнице, – уточнила она. – Вы уверены, что он ни разу не упоминал Исли?

– При мне – нет. Клод тоже ничего не знает. Впрочем, с его отцом я еще не разговаривал.

– Возможно, Карл направлялся куда-то дальше, – предположила Натали.

Мы подошли к берегу, и она пытливо взглянула на меня своими глазами цвета океана. Прядь золотистых волос упала ей на лицо, и я едва не прикоснулся к локону, чтобы отвести его в сторону.

Голос Натали вывел меня из оцепенения:

– А вы не думали найти дедушкин пикап?

– Зачем?

– В кабине могли остаться зацепки, – пояснила Натали. – Путевые записи или имя того, к кому ваш дедушка поехал. Может, и адрес. Пометки, карты… да что угодно.

И почему я сразу не додумался? Наверное, потому, что не работал в полиции и не особо любил детективы.

– Вы правы. – Я принялся размышлять вслух: – Где бы только найти этот пикап…

– Сперва я бы позвонила в больницу. Выяснила, кто у них водит «скорую». Вдруг осталась запись о том, где подобрали вашего дедушку? Возможно, там и остался его пикап. Конечно, машину мог забрать эвакуатор, но надо же с чего-то начинать.

– Отличная идея! – обрадовался я. – Спасибо!

– Не за что, – улыбнулась Натали. – Держите меня в курсе. Мне тоже интересно.

– С удовольствием, – кивнул я. – И раз уж об этом зашла речь – не дадите ли свой номер? Вдруг понадобится позвонить?

Точнее – вдруг захочется?

Натали замялась, будто не знала, как отнестись к моей просьбе. Не желая дольше тянуть, я достал мобильник и открыл список контактов. Натали нехотя вбила свой номер.

– Мне пора домой, – произнесла она. – Завтра рано вставать, а у меня еще стирка не закончена.

– Ладно, – кивнул я. – Мне тоже предстоит суматошный денек.

– Еще раз спасибо за ужин.

– Не за что. Приятно было узнать вас поближе.

– И мне, – ответила Натали. – Хорошо посидели.

«Хорошо посидели»? И все?

Я рассчитывал на другие слова.

– Подождите, я отдам вам мед. – Я достал из багажника две банки и передал Натали, снова почувствовав электрический разряд, когда наши пальцы соприкоснулись.

Я вспомнил, как в кафе она бережно погладила мои шрамы. Мне захотелось ее поцеловать, однако Натали, словно прочитав мои мысли, сделала шажок назад. И в этой внезапной дистанции мне почудилось невероятное притяжение, словно мы оба желали одного и того же. Мне показалось, в ее прощальной улыбке я увидел легкое сожаление.

– И за мед спасибо, – добавила Натали. – У меня дома почти закончился.

Когда она медленно направилась к машине, мне пришла в голову идея. Я снова достал из кармана телефон. На экране высветился список контактов, и я набрал номер. Через миг прозвучал приглушенный звонок. Натали открыла сумочку и, посмотрев на экран, оглянулась через плечо.

– Просто решил проверить, – улыбнулся я.

Покачав головой, она забралась в автомобиль. Я помахал, когда машина проехала мимо, и Натали помахала в ответ. Она вырулила на шоссе, ведущее обратно в Нью-Берн.

Оставшись один, я подошел к ограждению набережной. Океан мерцал в лунном свете. Поднялся легкий ветерок, и я подставил лицо прохладному дуновению.

Она не захотела поцелуев. К тому же избегает появляться со мной на людях. Неужели ее настолько волнуют сплетни – даже вдали от Нью-Берна?

А может, у нее уже есть мужчина?

Глава 7

Я не лгал, говоря Натали, что в понедельник у меня есть дела. Обычно я коротал дни, валяя дурака, отдыхая, а затем снова бездельничая, однако порой обязательства давали о себе знать, пусть мне и не приходилось чуть свет бежать в офис или в больницу.

Во-первых, близилась середина апреля – время платить налоги. Бумаги уже неделю ждали меня в картонной коробке, которую любезно доставила почтовая служба «Ю-Пи-Эс». Я пользовался услугами той же бухгалтерской фирмы, что и когда-то мои родители, ведь я совсем не разбирался в финансовых делах и боялся новых хлопот в дополнение к существующим. Если честно, мысли о деньгах всегда нагоняли на меня скуку – возможно, потому, что я никогда не бедствовал.

Я с трудом ориентировался в налогах из-за родительского наследства: многочисленных фондов, инвестиций и ценных бумаг. И все же порой, проверяя свои финансы – каждый февраль бухгалтеры педантично составляли балансовую ведомость, – я гадал, почему так упорно стремлюсь стать врачом.

Уж точно не из-за денег. Проценты, которые капали на мои счета, приносили больше средств, чем я когда-либо зарабатывал в госпитале. Оставшись без родителей, в глубине души я все еще жаждал их одобрения. На выпускном в университете я представлял, как они аплодируют мне из зала: в маминых глазах блестят слезы, а папины сияют гордостью. Тогда я четко осознал, что никакое богатое наследство не заменит живых родителей. Финансовый отчет, ежегодно приходивший по почте, напоминал о моей утрате, и порой я не в силах был заглянуть в конверт.

В ресторане я пытался рассказать о своем горе Натали, заранее зная, что не подберу нужных слов. Будучи единственным ребенком в семье, я не просто потерял родителей – я разом лишился всех ближайших родственников. С годами я пришел к выводу, что семья – будто твоя тень солнечным днем, она тут, прямо за спиной, незримо идет следом, что бы ни случилось. Семья всегда рядом.

Слава богу, у меня оставался дедушка, чтобы взять на себя эту роль – как и другие роли, когда я был маленьким. После его смерти небо совсем затянулось тучами, и теперь за спиной у меня никого нет. Знаю, я не единственный, с кем такое приключилось, но мне от этого отнюдь не легче.

Поразмыслив над этим, я задумался, хочу ли на самом деле продать дедушкин дом. Я говорил себе: как только завершу ремонт – свяжусь с риелтором. Однако дом оставался последней ниточкой, соединявшей меня с мамой и дедушкой. А если оставлю участок себе – как быть дальше? Я не мог запереть дверь и уехать – вдруг сюда опять влезут бродяги? Сдавать участок я тоже опасался – не хотел, чтобы кто-то нарушил чудаковатую прелесть дедушкиного жилища.

В комнате, которая в детстве служила мне спальней, на дверце стенного шкафа сохранились карандашные черточки: дедушка регулярно отмечал мой рост там же, где когда-то замерял рост моей мамы. Мне даже думать не хотелось, что эту страничку семейной истории закрасят. Квартиру в Пенсаколе я считал всего лишь обиталищем; в этом же доме – доме моего деда