Натали пожала плечами.

– Они сейчас в младенческом аду. Ну, или в ясельном. У обоих по два ребенка младше трех лет. У бедняг еще меньше свободного времени, чем у меня.

– Расскажите что-нибудь о себе.

– Я вам уже всю биографию выложила.

Кое-что – да, но не все.

– Какой вы были в детстве? – полюбопытствовал я.

– Обычной девчонкой, – ответила Натали. – Довольно застенчивой. Правда, любила петь. Впрочем, многие девочки поют, а я так и не стала развивать этот навык. Наверное, только в старших классах я начала понимать, чего хочу, и наконец-то вышла из тени старших брата и сестры. Получила главную роль в школьном мюзикле, стала редактором выпускного альбома. Даже в футбол успела поиграть.

– У нас много общего, – вставил я. – Музыка и футбол.

– Помню, – кивнула Натали. – Но вы, думаю, добились куда больших высот и в том и в другом. В футбол я играла в основном для того, чтобы проводить больше времени с друзьями. Я и начала-то только в выпускном классе. Забила всего один гол за сезон.

Я присмотрел себе стейк из тунца с жареными зелеными помидорами на гарнир, а затем отложил меню в сторону.

– Ваша школа находилась в Ла-Грейндже?

– Там не было старшей школы: слишком уж маленький городок, поэтому я училась в Сейлемской академии. Слышали о ней?

Я помотал головой.

– Это школа-интернат для девочек в Уинстон-Сейлеме. Там училась моя мама, затем – старшая сестра. Брат окончил Вудберри-Форест – интернат в Вирджинии. Родители ценили хорошее образование, пусть это и значило отправить детей на край света.

– Вам нравилось в интернате?

– Вначале – нет. Со мной была сестра, но я все равно скучала по дому, да и училась неважно. Несколько месяцев я рыдала в подушку перед сном. А потом все-таки приспособилась. К выпускному я уже души не чаяла в школе и до сих пор общаюсь с парочкой одноклассниц. Думаю, интернат хорошо подготовил меня к жизни в колледже. Когда я поступила в университет Северной Каролины и переехала в общежитие, я уже привыкла обходиться без родителей, так что все прошло как по маслу. Впрочем, я до сих пор не знаю, хочу ли того же для своих детей – если они у меня появятся, конечно. Боюсь, что буду сильно по ним скучать.

– Вы хотели бы завести детей?

– Наверное, – немного помолчав, произнесла Натали. – Но не сейчас. А может, вообще не судьба. В будущее не заглянуть, так ведь?

– Пожалуй.

Натали положила свое меню поверх моего. Ее взгляд остановился на моей покалеченной руке. Не смутившись, я пошевелил оставшимися пальцами.

– Выглядит несуразно, да?

– Вовсе нет! – помотала головой Натали. – Простите, что вот так уставилась…

– Прекрасно вас понимаю. Я и сам до конца не привык. Хотя потеря пальцев – еще цветочки. Вот ухо…

Натали озадаченно взглянула на меня.

– Оно не настоящее. – Я указал на левое ухо. – Это протез.

– Я бы даже не догадалась.

– Сам не знаю, зачем рассказал.

Вообще-то я лукавил. Я не только хотел разгадать Натали – я хотел, чтобы она увидела меня настоящего и поняла: я с ней полностью честен.

Какое-то время Натали молчала. Я уже подумал, что она сейчас сменит тему или даже, извинившись, выйдет в уборную. Однако, к моему удивлению, она протянула руку и легонько погладила покрытые шрамами основания отсутствующих пальцев. Меня словно пронзил электрический разряд.

– Наверное, взрыв был страшный… – прошептала она. – Я постоянно об этом думаю. Вы тогда не стали вдаваться в подробности. Расскажете сейчас? Если, конечно, вы не против.

Я поведал ей краткую версию истории: когда я выходил из госпиталя, рядом разорвался минометный снаряд. Помню волну жара, резкую вспышку боли, а затем меня накрыла тьма. Очнулся я лишь после первой операции. Меня отправили самолетом в Германию, потом – домой в США, где меня ждали новые операции и долгое восстановление в армейском медицинском центре и больнице Джонса Хопкинса.

– Вы столько пережили, – промолвила Натали. – Я очень вам сочувствую.

– Если бы я мог вернуться в прошлое, то вышел бы из госпиталя чуть позже или раньше. Увы… Стараюсь не унывать.

– Должно быть, родители очень вами гордятся.

Я вспомнил, как раньше уже пытался говорить о родителях и чем это обычно заканчивалось. Я мог бы и сейчас ответить расплывчато – например, «надеюсь», – и не вдаваться в детали, однако взгляд Натали побудил меня рассказать все как есть.

– Родители умерли за месяц до моего выпускного в колледже. Они летели из Вирджинии на остров Мартас-Винъярд – там проходил какой-то званый вечер с политиками, который, скорее всего, ни на что не влиял. Перелет организовал отцовский клиент. Родители так и не добрались до острова: минут через пять после взлета самолет разбился.

– Господи, какой ужас!

– Не то слово. Еще вчера они были живы – и вот их не стало. Я был раздавлен. Казалось, все происходит не со мной; временами до сих пор так кажется. Мне тогда было двадцать два, но я ощущал себя скорее подростком. Как сейчас помню: старший офицер заходит в аудиторию, вызывает меня в свой кабинет и там обо всем рассказывает.

Я запнулся: рана еще не зажила.

– В учебе я не отставал, поэтому меня отпустили из академии, чтобы я подготовил похороны. Эти дни казались еще более нереальными. Дедушка приехал помочь, однако я все равно сам искал похоронное бюро, выбирал гробы, платье для мамы и костюм для папы, заказывал поминальную службу. А всего пару дней назад я разговаривал с ними по телефону!

– Хорошо, что дедушка вам помог.

– Конечно. Мы поддерживали друг друга. Он уже потерял жену, а тогда лишился единственной дочери. После похорон мы поехали в Нью-Берн и за всю дорогу не проронили ни слова. Только добравшись до дома, мы наконец смогли поговорить… На той неделе мы пролили много слез. Я с тоской думал о том, как многого родители не успели и каково мне придется без них.

– Не представляю, что бы делала на вашем месте.

– Я и сам порой не представляю. Прошло уже десять лет, а меня иногда по-прежнему тянет набрать их номер.

– Просто нет слов…

– Да, – вздохнул я. – Мало кто остается сиротой в двадцать два. Мало кто вообще с таким сталкивается.

Подошла официантка – принять заказ. Почти машинально Натали попросила свекольный салат и филе морского окуня. Я назвал блюда, которые присмотрел чуть раньше. Официантка удалилась, и Натали взглянула на меня.

– Когда я училась в школе, умерла моя лучшая подруга. Знаю, это не сравнится с потерей родителей, но мне тоже пришлось нелегко.

– Как это произошло?

– Нам обеим было по двенадцать. Она жила в двух домах от меня, дни рождения мы отмечали с разницей в неделю. Ее родители дружили с моими, так что мы с ней, по сути, росли вместе. Ходили в одну школу, учились в одном классе, даже вдвоем записались на танцы. Джорджиана стала мне ближе родных сестры и брата. Когда мы